В поте лица своего

— Напрасно ты бомбардировал ее телеграммами, благословлял ее первые шаги по святой земле. Она и без твоего барабанного боя марширует будь здоров — красиво, покоряет всех и каждого…

— И тебя, значит, не миновала чаша сия? Ну и ну! Саня, будь другом, проводи меня к Вале. Одному страшновато…

— Попроси о чем-нибудь другом… В общем, я не поводырь.

— Я понял тебя, несчастный! Не первая и не последняя жертва!..

Побывал Шальников и в главном мартене. Поговорил с Иваном Федоровичем Шорниковым. Встретился с Тестовым. Часа три рылся в документах планового отдела и делал выписки. Посетил Пудалова. Послушал магнитофонную запись речи Людникова. И с Клавой успел побеседовать. До позднего вечера работал. Вернулся на квартиру к другу около полуночи, сел пить чай и заявил:

— Завтра, Саня, улетаю. Материал для очерка собран…

— Что-то больно быстро, Петя. Пришел. Увидел. Победил… И чья же голова затрещит? Моя? Шорникова?

— Об этом узнаешь в самое ближайшее время. Читай «Комсомолку»!

— Чего темнишь, Петька?

— Не тяни жилы, Саня! Не имею права выдавать тайну спецкора. Может быть, редакция не согласится с моей позицией.

— Ну и гад же ты, Петька! Полосатый… Валю видел?

— А как же… Ну и натворил ты делов!

— Что натворил? Что она тебе сказала?

— Ты, Саня, должен знать это лучше меня…

Андрей Грибанов, подручный Людникова, босой, в трусах, с огромным шестом в руках, на конце которого пламенела тряпка, стоял на крыше сарая и, пронзительно посвистывая, гонял голубей. Увидев машину, остановившуюся у ворот его дома, спрыгнул на землю.

Из «Волги» вышел Николай Петрович Полубояров. Андрей подбежал к начальнику цеха, вытирая о штаны ладони.

— Милости просим! Вот не ждал!..

— Ну как? — держа руки за спиной, сухо спросил Полубояров.

Грибанов не понял, чем интересуется начальство. На всякий случай бодро и весело отрапортовал:

— Порядок!

— Голубей приголубливаешь? Сам себя голубком чувствуешь? Спишь спокойно? Аппетит не потерял? Совесть не грызет?

Глаза Андрея настороженно ощупывали Полубоярова: чего это он с подковыркой разговаривает?

— Я спрашиваю: где твоя совесть?

— Совесть?.. Разве я сделал что-нибудь плохое?

— Сделал! И себе, и мне, и всем. Оклеветал Людникова.

— Так вы, оказывается, за него?! А я-то думал…

— Слушай, голубятник! Если у тебя осталась хоть капля совести, иди к Тестову и забери клеветническое письмо.

— Пойду, Николай Петрович! — сейчас же согласился Грибанов. — Ваше слово для меня закон. Промахнулся я, левша этакая. Поедем! Но… боюсь, что поздно…

Очень они спешили, но все-таки опоздали. Стенгазета «Мартеновка» уже висела на своем обычном месте.

Бытовой пятиэтажный корпус главного мартена соединяется с цехом крытой галереей, воздвигнутой над железнодорожными путями, светофорами, автомобильными дорогами. Сталеплавильщики дважды в день — приступая к работе и кончая смену — проходят этот длинный высотный тоннель, преддверие горячей работы, доброго огня, делового шума и грохота, ослепительного света мартеновских печей. Мне по душе этот особый прохладный уголок необъятной территории комбината.

Я долго простоял около немудреного самодельного плаката, рассказывающего, как росла в цехе производительность труда сталеваров из пятилетки в пятилетку — от первой до ныне действующей. Никаких рисунков, только цифры. Черное по белому. Изучаю. Сравниваю. Хвалю пропагандиста, которому пришло в голову использовать для наглядной агитации такое удачное место.

Привлек мое внимание и стенд с фотографиями лучших сталеваров, разливщиков стали, шихтовиков. Всматривался в знакомые и незнакомые лица и радовался: каких трудяг, каких богатырей вырастили! Порадовал меня и алый транспарант с надписью:

«Первая пятилетка — наше славное детство, наша золотая юность. Девятая — вертикальный взлет нашей зрелости».

В этой же галерее я увидел стенную газету «Мартеновка». В глаза сразу бросилась черная шапка: «О распоясавшемся комсомольце Людникове». Под нею напечатаны статья Пудалова и письмо в газету Андрея Грибанова. В текст вмонтированы две фотографии. На первой запечатлен Людников перед микрофоном. Подпись под ней была лаконична: «Одна сторона медали». На второй изображены Саша Людников и его друзья в ресторане, за столом, на фоне бутылок. Подпись: «Вторая сторона медали. Снимок сделан через полчаса после того, как Людников произнес юбилейную речь». Слышал я, как реагировали мартеновцы на эту «сенсацию»:

— Вот это да! Вышибут парня отовсюду…

— Не пропадет! Дальше огня не пошлют.

— Кто на знатного подымет меч, тот от меча и погибнет!

— Не с Людникова надо стружку снимать, а с того, кому в первую очередь дают скрап и жидкий чугун, кого первым обеспечивают кислородным дутьем, кому до конца жизни забронировано первое место!

— Жаль Сашку Людникова. Осрамили хорошего парня…

— Нечего таких шустрых жалеть. Поперед батька в пекло полез. Теперь, когда его мордой об стол стукнули, поскромнее станет…