В потоках солнечного света

- Третий? - он задумался, потом начал: - Была у меня путевка на двадцать дней, в Бету... Есть такое прекрасное место в России, за Геленжиком. Только собрался ехать - отозвали. Бывает у военных. Правда путевка не пропала, выдали мне потом десятидневную. Ребята из ВВС подбросили до Новророссийска, в общем, прибыл я в Бету ровно на десять дней позже. И этому рад. Ты бывал там?

Я отрицательно качнул головой.

- Побывай. Благословенный край: холмистые в зелени берега, светлые скалы, а главное - чистейшее море, прозрачное, как воздух, синее, как само небо, не отличишь. Роскошные сосны. Воздух - теплый, ласковый. Вечерами в траве трещат цикады, спокойно так трещат, умиротвроренно, без паники. Ночью луна - как далекий неподвижный прожектор и светлая тропа от него по морю, до самого берега. Я прибыл после обеда и сразу отправился на пляж. После Заполярья не хочется терять ни минуты. Я шел вдоль края теплого моря, рядом между камней тихо плескалась волна. Я увидел её у самой воды - не шоколадную еще, а слегка подрумяненную солнцем. И началось... Удивительное дело, кажется ничего особенного, все банально до зевоты - ну двое тянутся друг к другу, такова жизнь, природа, ну и так далее. Но им, двоим, нет дела до этого, их не интересует, банально это или нет, им все это кажется невероятно глубоким и сверхестественным и оттого непостижимым. Случайность, да, она понятна, объяснима, ведь все в мире случайно. Непонятно и непостижимо именно постоянство, устойчивость, неизбежность. Как судьба или рок. Что, опять неинтересно?

- Интересно, но не очень. А где прыжки с балкона и мордобой? Где бедра, где секс, где масштабы? Где страсть и ревность? - я наполнил фужеры и огляделся. Вагон-ресторан давно опустел. - Слушай теперь меня. Но сначала выпьем.

И меня понесло. Я вскакивал с места, метался в проходе, закатывал глаза, падал на колени, воздевал руки к небу. Вагон покачивало, грохотали колеса, меня бросало из стороны в сторону. У служебной стойки сгрудились сонные, ничему не удивляющиеся официантки. Я замолчал и в изнеможении присел к столу:

- Ну как?

Мой собеседник нагло спал, чему-то улыбаясь во сне. Вне себя от возмущения я схватил его за плечи:

- Ну и нахал же ты! Хоть что-нибудь ты слышал?

- Конечно, - уверенно заявил он.

- Ну и что скажешь?

- Хорошие были женщины.

- Да уж не то, что твои, - все ещё злясь, сказал я.

- Мои? - он зевнул. - Моя, а не мои. Это была моя жена. У меня никогда никого, кроме нее, не было. Только она. Одна.

- Ну ты даешь... А в Беломорске?

- Тоже она. Мы случайно там встретились. Из-за этого наводнения.

Я вскочил, потом сел, снова встал и снова грохнулся на стул.

- Ну ты даешь... Уел... Уел так уел, - я покачал головой... - Признаю свое поражение. А знаешь, что-то в этом есть. Надо занести в протокол, на всякий случай, - я достал свой блокнот, - у меня там много всяких невероятных историй. Может когда-нибудь пригодится...

- Слушай, журналист, - оживился Михаил, - а действительно, напиши, а? Вдруг получится что-нибудь стоящее, и она прочтет. Ведь мне иногда кажется, что она до сих пор не верит, что я всю жизнь любил только её. Говорит, так не бывает, просто не бывает и все. Почему в это нельзя поверить, непонятно. Никакой логики.

- Женщины недоверчивы от природы. Такой уж у них организм, - пояснил я.

Расплатившись, мы двинулись в свой вагон. Поезд громыхал и раскачивался пуще прежнего и теперь напоминал палубу корабля в штормовую погоду. Мы едва добрались до купе.

...И вот теперь, мой далекий северный чудак из вечной мерзлоты, я хочу выполнить твою просьбу. Свои три приключения я опускаю, как не представляющие исторического интереса. Я часто вспоминаю тебя, твой рассказ и наш раскачивающийся, словно корабль, вагон. Надеюсь, что и ты меня тоже не забыл...