В преддверии бури (СИ)

— Ну вот, а ты упрямился, — назидательно сказала я коню.

Буян, фыркнув, ткнулся холодным носом мне в плечо, подтолкнул вперёд — что встала-то, хозяйка, располагаться давай, не зря же с таким трудом сюда тащились.

Пока я рассёдлывала коня и ходила за лапником для подстилки и хворостом для костра, окончательно стемнело. Руки совсем закоченели, и костёр всё-таки пришлось разжигать при помощи магии — зато сложенные шалашиком ветки разгорелись сразу, от оранжевого пламени плеснула волна тепла, затекла под мокрый плащ, высушивая его. Я уселась на расстеленный лапник, негнущимися пальцами вытащила из сумки две последних лепёшки. Над плечом тут же зачмокали конские губы — Буян, не дожидаясь приглашения, потянулся к еде.

— Уговорил, наглый, — улыбнулась я, отдавая ему обе. — Но за это будешь меня сторожить всю ночь.

Конь всхрапнул, аппетитно похрустывая лепёшками, попытался выпросить ещё, но я оттолкнула его морду.

— Нет больше ничего, нет. Вот доберёмся до жилья, там и появится. А теперь спать давай.

С этими словами я улеглась на плащ, свернулась клубочком, накрывшись отороченным мехом краешком, и тотчас провалилась в тревожный сон.

Мне снились лица, смутно знакомые и в то же время чужие. И место — из ночной темноты, выхваченные неживым светом круглых фонарей на длинных чернёных ногах, виднеются добротные стены деревянных домов.

Поднявшийся ветер свистел меж ветвей и камней, врываясь в сон разрушительным штормом. Треск костра — и шторм вдруг становится огненным и голосом Атиаса поёт «Шалиф-ээ» на древнем певучем наречии.

Чмокает раскисшая грязь большака, свистит кнут, и возница зычными окриками подгоняет измученных быков, тянущих перегруженную телегу. Ему вторит другой голос, и я различаю обрывистые слова, доносимые ветром:

— Дава… Нужно… Не останавли… А там уж близ…

Сон и явь перемешивались меж собой в причудливый калейдоскоп образов, сказочных и настоящих, и я никак не могла разобрать, что есть что. Но в какой-то миг и они, тревожные и необъяснимые, поблекли, превратившись в чёрно-белые бесформенные тени, и я наконец-то погрузилась в спокойную, уютную дремоту.

* * *

К утру снег прекратился; ночной морозец прихватил жидкую грязь большака хрустящей коркой, и идти стало легче. Небо, казалось, набрякло ещё сильнее, в воздухе, несмотря на стужу, так и висела вчерашняя противная хмарь, и в её туманной пелене гулким эхом разносился вокруг цокот копыт идущего в поводу Буяна.

— Это ж нам что, так до самой Тамры голодными топать? — от безделья я размышляла вслух. — Хорошо ещё, дорога подмёрзла — а ежели опять растает?

Уставший конь даже не фыркнул в ответ, брёл, понурив голову, и переставлял ноги лишь потому, что повод тянул вперёд — брось я его, так конь в тот же миг встанет на месте.

— Не хочешь отвечать — ну и не надо. — надулась я.

Туманная утренняя дымка висела над дорогой, скрывая от взора всё, что было хотя бы немного дальше, чем в нескольких шагах.

— Будто в киселе идём, да? — не унималась я. — Видно шагов на двадцать, не более. А вот представь, Буян, идём мы такие, идём, а тут перед нами обрыв. Или скала? Что делать-то будем, как думаешь? Обходить или назад повернём?

Слова глухо тонули в мареве и в то же время разносились далеко окрест, умноженные эхом: они возвращались, искажённые до неприличия, и иногда я глупо хихикала, слыша, как меняется их смысл и звучание. Мои фантазии про обрыв и скалу возвращались ко мне далёкой руганью сразу нескольких голосов, а хихиканье — измождённым мычанием быков. И раздавались эти звуки всё ближе.

Поющие потеплели, согревая бёдра. В точности так же они нагрелись перед стычкой с бандой разбойников на имперском тракте, но тогда я не сразу поняла, в чем дело. Сейчас же, приноровившись уже к подсказкам волшебных вееров, насторожилась. И остановилась резко, точно налетев на невидимую стену.

— Слышишь? — прошептала я коню.

Он дёрнул головой и переступил с ноги на ногу. Воцарилась тишина.

Вернее, это мы замолчали. А эхо так и доносило до нас искажённые звуки.

— Как думаешь, кто там?

Где-то впереди, скрытые влажной пеленой тумана, находились люди; я не могла различить, о чём они говорили, но голоса были раздражённые — незнакомцы явно ругались.

— Пойдём-ка, проверим, — решила я и вспрыгнула в седло; Буян согласно заржал и припустил вперёд такой бодрой рысью, будто и не он вовсе до этого плёлся понуро, с трудом переставляя ноги.

«Не переломался бы на льду», — мелькнула запоздалая мысль.

Незнакомцы оказались ближе, чем я думала. Совсем скоро из тумана выступили тёмные очертания, вблизи оказавшиеся повозкой с впряжённой в неё парой быков. Повозка была заполнена доверху, поклажу прикрывал большой лоскут мешковины, привязанной через прорези на краях к бортам телеги. А надо всей этой конструкцией возвышался, старательно вытянувшись, низенький и пузатый человечек.

— Нету у меня денег, нету, вот хоть обыщи! — тонким голосом верещал он. — А ну отпускай возницу и вертай давай отсюда, разбойник! А не то я вот тебе…

Свои слова он подкреплял активным размахиванием длинным кинжалом, зажатым в дрожащей руке.