В прятки с «Прятками» (СИ)

Прозвучал гонг и афракционер бросается на меня со всей возможной ненавистью, что они питают к членам фракций. Я не успел увернуться от него, потому что его атака была мощной, но совершенно топорной. Мышцы он накачал, а вот техники боя у него никакой нет, поэтому он просто схватил меня в захват, намереваясь вышибить дух мощными ударами в корпус. Прессуха не подводит, и мне удается отклонившись немного в сторону, высвободить руки и перехватить его поперек туловища. Я мог бы избавиться от него за считаные минуты, просто напросто свернув шею или сломав позвоночник, но люди платят за зрелища, а не за смерть изгоя, поэтому я просто играю с ним, как ребенок играет в солдатики.

Приподняв могучее тело, я швыряю его в противоположный конец ринга под завывания и улюлюканье толпы. Кровь, они хотят крови и они ее получат, клянусь. Изгой недолго валялся, он почти мгновенно вскочил и бросился в атаку снова, без промедления, но на этот раз я готов ко всему. Мой кулак встречает эту тупую груду мышц, когда мне он не успевает нанести никакого урона. Ухватив дернувшегося противника за шею, я впечатываю кулак в его лицо снова и снова, не сдерживаясь и только чувствуя еще больше азарта от его беспомощности.

Едва я отпустил его, как он попятился, еле оставаясь на ногах, толпа ревет, чувствуя поражение и отыгрывая свои деньги. Никто в этом зале не сочувствует этому изгою, все ставки сделаны на меня, это понятно. Он знает, что стоит ему «лечь», они порвут его, они хотят зрелища, а не капитуляции. Поэтому он встает, так есть хотя бы призрачный шанс остаться в живых. Он еще не знает, что это точно не сегодня. Участь его уже решена, меня все чаще посещает темная пелена, туман, застилающий мой разум, когда все мое существо чувствует жертву. И сейчас я точно знаю, ничто его не сдержит. Зверь вырвался на свободу, полностью поглотив разум, оставив только животные инстинкты и запах скорой победы…

Он бросается на меня, с криком, рыком, пытаясь перетянуть ситуацию на свою сторону, запугать, взять верх хоть как-нибудь, но у него нет шансов. Я только начал играть с тобой, изгой. Только вышел на охоту, и не откажу себе и зрителям в удовольствии посмотреть, чего мы оба стоим. Отщепенец выбрасывает кулак вперед, а у меня все чувства обострены и кажется, что он двигается в замедленной съемке. Увернуться совсем нетрудно, и одновременно с этим вмазать по ребрам, пробивая солнечное и выпуская из него дух. Противник сгибается, хватая воздух ртом, пытается восстановиться, и я позволяю ему сделать это. Пока. Кулаки вверх, шумное скандирование моего имени, все это сливается в один монотонный гул в ушах и уже ничего не хочется, только крови… боли и… смерти.

Изгой, поменяв тактику, несмотря на боль в явно сломанных ребрах, подкатывается под меня, надеясь снести с ног. Толпа неистовствует, и я понимаю, им неинтересно избиение младенца, им не нужна легкая победа. Намеренно позволяю уложить себя на обе лопатки и пропускаю довольно ощутимый удар по почкам. В теле сразу отзывается привычная боль, но адреналиновое сумасшествие не дает прочувствовать ее в полной мере, а только еще больше распаляет и толпу, и моего зверя. Откатившись так, чтобы кулак его не размозжил мне черепушку, я рывком вскакиваю на ноги и снова намеренно пропускаю пару ударов по роже, так что отчетливо чувствуется во рту привкус крови. Отшатнувшись, но быстро восстановив равновесие, я подаюсь корпусом вперед и налетаю на него с разбега, опрокидывая тяжелое тело на ринг, принимаясь работать кулаками, не контролируя и уж тем более не раздумывая, куда приходятся мои удары. Голова изгоя только мотается из стороны в сторону, пока я продолжаю избиение, но рев толпы снова подталкивает меня прекратить, они еще не насладились.

Последний раз пнув уже почти безжизненное тело, я поднимаюсь с него, разминая кулаки и приветствуя бесстрашных. Рефери фиксирует поражение, но изгой встает из последних сил. Один глаз у него подбит и заплыл совсем, челюсть запала, явно сломана. Голова чумная, ничего не соображает. Это будет легкая победа, но от этого не менее кровавая. Выброшенный кулак перехватывается налету, и я выворачиваю ему руку, заставляя упасть на колени. Ногой при этом пробиваю ему живот, раз, другой, третий, до тех пор, пока он не остается висеть на своей же руке в самом из неудобнейших положений. Он жалок в своей беспомощности, в своей излишней самоуверенности, что он может выйти против бесстрашного, против меня и победить. Рука ломается с хрустом, выворачивая на всеобщее обозрение беловатую кость и заливая ринг кровью. Мучительный стон раздаётся в стенах подвала, и ему вторит… резкий женский крик, на который я оборачиваюсь настолько резко, что кажется сместились шейные позвонки.