— Эш. Пожалуйста, позволь мне… — начинает недохахаль и вдруг сбивается с шага, резко бледнея.
Почему-то меня так и тянет назвать его придурком. Что-то такое сейчас проскальзывает в выражении его лица и шалых, вытаращенных глазах.
— Я тебе уже говорила — не подходи ко мне! Отстань, отвали, как еще сказать, чтобы понятно стало?
Звук знакомых шагов сбивает всю спесь и расслабляет скрутившиеся вмиг нервы, прогоняя угрозу. Шаги размашистые, уверенные и твердые, словно постулаты. Эрик неторопливо появляется слева от меня и нарочито медленно, но очень убедительно делает еще один широкий шаг вперед, поглядывая на него очень недобро. Да и я, наверно, смотрюсь ничуть не дружелюбнее.
— Все в порядке? — голос кажется спокойным, но я уверена, он в ярости.
— Все хорошо. — отвечаю, как можно уверенней.
— У тебя какие-то проблемы, неофит? — лидер склонил голову чуть набок, словно перед ним не человек, а насекомое.
— Я уже не неофит. Я бесстрашный! — Ал смотрит с вызовом. Ты кому вызов бросаешь, придурок? Брови Эрика поднимаются в насмешливой гримасе.
— Это как-то отменяет мой вопрос?
— Я просто разговариваю с девушкой!
— Я слышал другое.
— Мы сами разберемся.
— А теперь подумай, как долго ты сможешь оставаться бесстрашным с выдернутыми руками, а? Как думаешь, найдут тебе изгои применение в этом случае? —, а вот теперь и мне страшно. Проваливай дурень, пока жив.
И что это? Демонстрация власти, свидетельство силы или проявление собственничества? Сердце бахает об ребра до боли. Дышать забываю. Сникший в секунду Альберт прячет растерянный взор, начинает отступать на другой конец моста и быстро ретируется, а я спокойно обуваюсь и следую помыслу плескавшейся обиды, удалится, мрачно сверкая глазищами на командира.
Но горячая рука, подбирается длинными пальцами к моей ладони, заключившая в свой стальной захват, поглаживая ее большим пальцем. Жадно глотаю темный, влажный от подземной реки воздух. Только ночью он такой густой. Полный запаха, цвета и даже вкуса. Его можно пить, нужно, обязательно глубокими глотками. До упоения, взахлеб, задыхаясь и пьянея. Есть люди, которые одним своим присутствием заставляют сердце биться чаще, ноги подкашиваться, а лицо — пылать. Для меня — Эрик и есть, такой человек. Как-же страшно сейчас поднять на него взгляд, боюсь увидеть насмешливо щурившиеся глаза на мой жалкий видок. Невыносимо думать, что в серебре его радужки может скрываться презрение. Холодок ползет по коже, затопляя меня льдом сомнений.
Но все они благополучно растаяли в мутной дымке, так и не материализовавшись, когда мужчина подцепляет мой подбородок, вынуждая поднять голову и посмотреть ему в глаза. И страх и неуверенность выветриваются, остается только серая пелена, раздираемая вспышками молний, притаившимися в черных зрачках. Мне кажется, что я знаю и понимаю все. Все эти глупые попытки сделать вид, что ему все равно. Ох, как же сердце колотится… Словно во сне я неутолимо наблюдаю за искоркой ревности где-то в глубине его взгляда, за почему-то изогнувшимся уголком губ и чуть дернувшейся, как всегда гладко выбритой щекой. Почему он нервничает? Ведь это заметно — прорывается в слишком сильно сомкнувшихся, на моей руке пальцах, во взгляде, совершенно отчетливо, до жадных языков пламени, взметнувшихся жаром по его и моей коже. Губы легко касаются моих. Отчаяние вспыхивает и растворяется в нахлынувшем теплом потоке, растекающемся по коже мурашками. Привкус у поцелуя сладкий, и хотя его губы обветрены, мне кажется, что они невероятно мягкие, восхитительные… Мир вокруг сужается, растворяется в ничего, черт, я сейчас упаду. Хорошо, что ты со мной… Как же хорошо. Сердце стремительно ахает взбесившимся насосом, разливая кровь по венам густым возбуждением, заливая краской лицо.
— Так и знал, что ты сюда придешь. — усмехается Эрик, отстраняясь немного и осторожно тянет меня за собой в темноту коридоров.
Широкая ладонь не ослабляя хватки притягивает меня к сильному телу. Не хочу ее отпускать… Не сейчас. Как я скучала по тебе, Эрик… скучала и волновалась. Ну где же ты был? Конечно, я не спрошу тебя вслух, а просто буду внимательно вслушиваться в тишину вокруг. Ведь в тишине обычно так много звуков. Так много… Когда мы проходим мимо комнаты инструктора, тихие, сладостные стоны разрывают в клочья безмолвие ходов Бесстрашия, принуждая хрипло выдохнуть сквозь зубы желание, чтобы оно не хлынуло через край. Сегодня многие поддались оковавшей страсти…
— Надеюсь, у тебя звукоизоляция получше. — намеренно бестыже, но тихо выдаю я.