В прятки со страхом (СИ)

«Прекрати, прошу остановись», — молила я его про себя, но он, конечно, не слышал. Пыталась отбиваться, но он не чувствовал боли, он, вообще, ничего не чувствовал, кроме желания все растоптать, вогнать в грязь. Меня тошнило от отвращения и ужаса, и когда все кончилось у меня не оставалось сил даже для того, чтобы подняться, так и ползла под душ. И только потом заревела, уже от обиды, от неизбежности что-то изменить и исправить.

Горячие струи бьют меня по лицу, а я тру его, жалобно всхлипывая, вытираюсь полотенцем и смотрю на себя в зеркало. Увиденное мне очень не нравится: затравленный, разнесчастный взгляд и синяки от его пальцев, как отметины на бедрах, на шее. Вода немного привела меня в чувство и я, пошатываясь, иду в комнату. Скоро все вернутся, мне нужно одеться и скрыть все следы случившегося.

Никто не должен знать о моем позоре.

«Ничего-ничего» — изо дня в день бубню я про себя, закутываясь в одеяло. Я боюсь выйти из спальни и боюсь в ней оставаться, не могу уснуть и, свернувшись калачиком, с тоской жду рассвета.

Но было еще противней оттого, что я сама его хотела, и от сознания этого стыд сжигает меня изнутри, немного глуша тянущую пульсацию внизу живота, а от собственного воя закладывает уши.

Все последующие дни я зализывала раны и нервно вздрагивала от каждого звука. Мне хотелось избавиться от воспоминаний любой ценой. Эрик, словно прочувствовав мое состояние, не появлялся, так что поначалу, кроме изумления я ничего не ощущала, а потом поняла, что ему, видимо, самому от себя противно.

«Нечего строить из себя овечку, переживешь», — в который раз уговаривала я себя, а под утро просыпалась от собственных криков, переживая все заново. И стискивая кулаки и кусая подушку в бессилии, твердила снова и снова:

«Никто не должен знать!»

А сегодня на тренировке, когда увидела его, шагнула вперед, стремясь посмотреть ему в глаза. И посмотрела… он с достоинством выдержал. Выдержал взгляд твердый, полыхавший гневом, он был устремлен прямо в его серые, холодные глаза. На мгновение я даже подумала что ему плевать и он не испытывает никакой вины, но нервно дернувшаяся щека выдала его состояние. Что тошно тебе? Тошно от самого себя? Зато ты теперь не прикоснешься ко мне, не сможешь, я всегда буду напоминать тебе о совершенной подлости. Подлость, она всегда подлость, как ни крути.

— Эй, — пихает меня локтем Кристина. — Ты чего над тарелкой застыла? — она разглядывает меня с таким выражением лица, будто перемножает в уме трехзначные числа.

— Как ты? — раздается до боли сочувствующий голос Трис, так и подмывает сказать какую-нибудь гадость, но я сдерживаю свое «ядовитое жало». Они не виноваты. Они думают что я переживаю из-за неудачного прыжка на крышу, мои ночные крики списывают на чуть неслучившийся несчастный случай, и пытаются меня отвлечь от невеселых мыслей.

Я им благодарна. Правда. Но не могу смотреть на них прямо, боюсь. Меня преследует по пятам одна навязчивая мысль, маниакальная, что как только я посмотрю на них и они все узнают. Прочтут, так ярко выжженное на лбу ярмо, увидят в глазах как на экране, услышат…

Никто не должен знать. Никто.

— Все хорошо, — отчаянно мотаю головой, прикидывая, начнут опять приставать с подробностями или обойдется? И как вести себя в случае этих приставаний? К черту их послать? Посылать не хочется, дружбой я дорожу.

— Врешь! — уверенно заявляет Кристина. — Я хоть и бывшая искренняя, но ложь от правды еще могу отличить. Ладно, — решает смилостивиться она. — Тебе простительно.

Я с облегчением вздыхаю, вызвав этим еще больше подозрений.

— Я в порядке, правда, — шепчу с самым сиротским видом, — Дайте мне немного времени и я справлюсь.

Они, словно почуяв, как для меня это важно решительно меняют тему. Альберт, смотревший на меня с плохо скрываемой жалостью, кладет мне на плечо свою ладонь и легонько сжимает. А меня едва не передергивает, потому что в чем в чем, а в мужском обществе в настоящий момент я нуждаюсь меньше всего.

— Через час начнутся зачетные бои, — начинает он. — Тебя нет в списке, значит, будешь драться завтра. Воспользуйся передышкой и отдохни как следует.

Я беспомощно утыкаюсь ему подмышку, крепко сцепив зубы чтобы не закричать. Такие милые, такие заботливые, бл*, но как объяснить им что мне не нужна передышка, что мне нужно занять себя чем-нибудь, что я боюсь оставаться наедине со своими мыслями, боюсь вспоминать о нем. Я боюсь думать об Эрике, потому что несмотря на все случившееся, меня все равно к нему тянет. Я ненормальная! Это просто разбушевавшиеся гормоны.

Так и не придумав чем занять свои мысли, я весь оставшийся день таскалась хвостом за Эдвардом, громче всех кричала, что не возбраняется в Бесстрашии, когда он дрался на ринге с Питером, пока не вырубил его. И от души расцеловав победителя под негодующие взгляды остальных, подцепив под руку Майру, уходим на ужин.

За разговорами ни о чем с друзьями мне становится легче, хоть они опять пытаются выудить из меня подробности, облегчить воющую душу.