В прифронтовом поселке Куриная лапка

Он не стал рассказывать, как в поле ему и его товарищам приходилось спасаться от разрывающихся рядом снарядов под Горячевкой, как на его глазах разлетались в стороны куски тел однополчан. Война принесла много потерь как фашистским оккупантам, так и советским солдатам. Еще раз он посмотрел на зарево, опускающееся на горизонте, и приоткрыл дверь.

– Даа… – задумался он, глядя вдаль. – Наши, наверно, уже до Берлина доскакали, молодцы, парни! Интересно, сколько нам теперь еще до Берлина осталось…

Одной ногой он был уж в сенях.

– А? Сколько километров до Берлина?.. – спросил он женщину, понимая, что, если она и знает, все равно ничего не скажет. – Ладно, можете не отвечать мне, фрау.

Он хотел отвлечь ее, чтобы она немного задумалась над иностранной речью, но она по-прежнему оставалась молчаливой.

– Спокойной ночи, фрау, – сказал он, отправляясь спать, не придерживая дверь.

Дверь со скрипом закрылась.

Солдату было неизвестно, что происходило в душе женщины, потерявшей на войне сына. Он не видел, что после того, как он исчез с крыльца, по ее щекам побежала тонкая обжигающая струйка слез.

Утром прибежала Кристен, девочка одиннадцати лет. Они еще раз о чем-то переговорили с хозяйкой дома. Военные уже успели перекурить, позавтракать кашей с луком и собирались в путь. Ундина еще раз бросила на ефрейтора взгляд, который тот не заметил.

В глазах женщины в этот момент угадывалось разочарование. Некоторая растерянность, с некоторой ноткой сожаления.

Солдаты завернули за угол дома, чтобы продолжить путь, когда до них донесся крик девочки. Старшина Малышев среагировал моментально.

– За мной! – отдал он приказ.

Военные тут же двинулись за ним. Девочка стояла, наклонившись над краем колодца, кричала в темный проем:

– …Undina, Fray Undina, die Тante… warum sie haben es gemacht?!

В ней ощущалось беспокойство, детские слезы текли по щекам маленькой Кристен.

– …Undina, die Тante Undina… – надрывалась она, словно ей не хватало воздуха.

Малышев схватил рукоять подъемника, подоспевший ему на помощь солдат-татарин старался оттащить растерянную Кристен. Отведя ее подальше от колодца, старался успокоить девочку.

Через полчаса спасение женщины прекратилось.

Безжизненное тело немки покоилось возле злополучного колодца.

– Вот так победа над немецким народом, Панкрат, – обратился, скорей, к самому себе, чем к ефрейтору, старшина Малышев. Его взор сник. В нем не угадывалось теперь той старой задоринки, беспечности, при которой он еще несколько минут назад двинулся в путь со своими товарищами.

– Чё бум делать? – кратко спросил, скорей, самого себя старшина.

– Что делать, что делать? – передразнил его Прокопенко, размышляя.

Захоронили женщину возле лиственницы, чьи пушистые ветки безмятежно ворошил майский теплый ветерок.

– Ладно, ребята, надо двигаться дальше, – сказал Малышев, – мы пойдем вдоль поля напротив того места, откуда вышли. В поселок дальше не пойдем, резону нет. К нашим по кратчайшему пути можно попасть, только если идти на юго-запад.

Солдаты, постояв немного в шепоте пахучих деревьев, возле наскоро сооруженного ими могильного холма, двинулись в путь. Пройдя через остатки забора, часть которого выкорчевана ударом взрывной волны, солдаты направились через выжженное поле.

Оставшись одна, Кристен опустилась на коленки возле свежего бугорка, обняла его, приподняв головку, заметила у крыльца догоравший окурок, оставленный Прокопенко. Встав, она еще могла видеть удаляющиеся фигуры людей в военно-полевой форме. Взглянув краем глаза на наскоро смастеренный крест из тугих березовых веток, бережно установленный у края могилы, она прошептала:

– Leben Sie wohl lab Her Prokopenko Ihnen immer an es begleitet der Erfolg.2

Военные, пройдя небольшой участок обожженной земли, вновь скрылись в лесу, откуда и появились.

***

1993-й год. 6:38. В проходе квартиры Панкрата Семеновича, связывающем комнату и кухню, раздалась громкая трель телефона.

– Алло? Да, Филимоныч, конечно. Ну, сам понимаешь… Ну, как же, ты же знаешь, что я никогда не пропускаю этот день, даже если у меня голова будет болеть, а?! Ха-ха.

Панкрат Семенович положил черную трубку на рычаг аппарата.

Панкрат Семенович – пенсионер семидесяти лет, который живет теперь строго на одну пенсию. Пять лет назад он похоронил вторую жену – Лидию. Первую жену звали Людмила, с ней они познакомились в 1947-м году. Тогда красноармейцу Прокопенко исполнилось только двадцать четыре года. Последние пять лет он уже живет один, и пять лет его уже никто не навещает. Когда Панкрату Семеновичу исполнилось семьдесят лет, ему даровали однокомнатную квартиру на четвертом этаже хрущёвки, с этого момента и начались разногласия с сыном. Быть может, по этой причине, или же, возможно, причина ссоры была другая, никто не помнит.

С Петром Филимоновичем Кутаниным они сдружились по дороге из Берлина, возвращаясь домой. Два фронтовика оказались из одного и того же города, и до своего товарища Панкрату Семеновичу – две остановки трамваем. Транспорт останавливался прямо у дома Петра Филимоновича.

Прошел час. До Парада Победы оставалось менее полутора часов.