В присутствии Бога. Беседы о Ветхом Завете

«Если я видел кого-либо погибавшим без одежды и бедного без покрова, не благословляли ли меня чресла его, и не был ли он согрет шерстью овец моих?» — то есть он вспоминает о том, что не проходил мимо раздетого человека, не проходил мимо нуждающегося человека, и многие, согретые шерстью его овец, благословляли его.

Иов был богатым человеком. Посреди богатства сохранить праведность очень тяжело. Бедному гораздо легче быть праведным, братья и сестры, поэтому не скорбите, что большинство из нас — весьма небогатые люди. Голый — что святой, ничего не боится. А у богатого много печалей, тревог и бессонные ночи. По крайней мере, во время начавшегося кризиса первые жертвы были — среди миллионеров. Это они начали стреляться и вешаться. Так вот, Иов — богатый человек, но он не надеется на богатство. Он говорит: «Полагал ли я в золоте опору мою? Говорил ли я деньгам: 'Ты надежда моя"? Радовался ли я, что богатство моё было велико, и что рука моя приобрела много»? Имел много, но не радовался об этом. Душою был свободен от скверноприбытчества. Это тоже чрезвычайно важная вещь. Наверное, Господь и даёт-то много тому (гораздо спокойнее и радостнее), кто не радуется злой радостью о том, что течёт к нему различное золото, кто не похож на скупого рыцаря, который со свечой спускается в подвал, для того чтобы поговорить, побеседовать со своим золотишком.

«Радовался ли я погибели врага моего, торжествовал ли, когда несчастье постигало его?» — это вообще высоко. Высоко, потому что древние люди ещё не знали законов любви. Они знали закон справедливости, закон возмездия, они знали закон братской взаимопомощи... Но с любовью было трудно. Прощать, терпеть, забывать обиды — этого у них даже и в голове зачастую не было. Сплясать на могиле своего врага, или, как в псалмах пишется, умыть руки в крови грешника — это была вещь обычная даже и для праведника. Иов говорит здесь как новозаветный человек: «Радовался ли я погибели врага моего, торжествовал ли, когда несчастье постигало его? Не позволял я устам моим грешить проклятием души его. Странник ночевал ли на улице? Двери мои я отворял прохожим...» — в этих и подобных словах он длинно-длинно перечисляет все свои добрые дела, совершаемые сознательно, потому что (он говорил) «дыхание Всевышнего в ноздрях моих», то есть «я не солгу Ему, потому что я чувствую, что Бог рядом, здесь, и я хранил пути Его всем сердцем моим».

Когда Иов закончил свою оправдательную речь, тогда возник некто пятый — какой-то Элиуй, сын Варахиилов, вузитянин, из племени Рамова; воспылал гнев его на Иова, и он начал говорить. До сих пор речь шла только о трёх персонажах, которые были возле Иова. Три друга и сам Иов — четыре человека, больше никого. И вдруг, когда эти выговорились и замолкли, Иов произнёс оправдательную речь и тоже замолк, поднимается некто пятый, Элиуй, и с гневом говорит друзьям Иова: «Я гневен на вас за то, что неправильно ему отвечали. Я гневен на него за то, что он себя оправдывал, а Бога обвинял». Кто он такой, откуда взялся — ничего не понятно. Целых три главы посвящено его речи, в которой он говорит: «Я буду и вас обвинять, и его буду обвинять», — и он примерно повторяет всё, что говорили три друга перед этим. Он оправдывает Господа, говорит, что «Господь не человек, и ты не можешь с ним судиться; Он не обязан тебе отчитываться в делах Своих; то, что Он хочет, то и делает, а ты кто такой? Если ты праведник, то ты праведностью своей Ему ничего не добавишь; если ты грешник, ты грехами своими Его не осквернишь. Он — велик. Ты — ничтожен. Делай правду для себя, — то есть себя спасай правдой своею, — убегай от грехов, чтобы не погибнуть, но не говори на Бога неправды». Он так гневно Иову в очередной раз закрывает рот.

Некоторые толкователи считают, что это как бы мосточек между речами троих друзей, которые обвиняли Иова, и речью Самого Бога. Бог потом в последних главах разговаривает с Иовом. А некоторые считают, что это всего лишь повторение ранее сказанных обличительных, гневных, ненужных, лишних слов, которые сказали три друга на страдающего праведника. Так или иначе, этот Элиуй гневно произносит свою тираду в три главы длиной, и, опять-таки, куда-то исчезает. Кто такой, откуда — непонятно. Как Мелхиседек, царь Салима, который — кто был, кем был — непонятно; пришёл, благословил Авраама и исчез. И потом уж только апостол Павел в Послании к Евреям называет Мелхиседека образом Сына Божия, который пребывает вовек, без отца и матери, не имея начала дней, пребывает священником вовеки — таинственная фигура такая. В Писании есть много такого, что выше всякого ума. Читаешь — и удивляешься.