В присутствии врага

Заметив это, она подумала, как же он сможет держать себя в руках последующие дни. Она понимала, что необходимо сделать так, чтобы он не оказывался один на один с журналистами. Иначе им не составит труда докопаться, что она не сообщила в полицию об исчезновении Шарлотты. И как только эта кость попадет к ним, они будут грызть ее до тех пор, пока не доберутся до заветной сердцевины — причины, почему она держала полицию в неведении. Одно дело, если они будут осаждать со своими вопросами ее — она привыкла отражать атаки прессы. Но даже если бы она не обладала искусством правдоподобной лжи, она, прежде всего, — мать жертвы, и поэтому, если она не пожелает отвечать на вопросы, которые выкрикивают ей репортеры на улице, никто не скажет, что она намеренно избегает их. А вот Алекс — совсем другое дело. Она представила его, осажденного сворой журналистов, которые наперебой выкрикивают свои вопросы, один возмутительнее другого. Ей представилось, как он разъярится, потеряет самообладание и, в результате, история, которой они добиваются, выплеснется наружу. «Я вам скажу, почему мы не позвонили в эту дерьмовую полицию», — рявкнет он, сам загоняя себя в ловушку. И потом, вместо того, чтобы прибегнуть к увертке, бухнет правду. Не потому, что ему хотелось этого, не преднамеренно. Начнет с чего-нибудь вроде: «Мы не позвонили в полицию из-за таких сволочей, как вы, ясно?» — после чего они непременно поинтересуются, что он имеет в виду. «Из-за вашей погони за этой проклятой историей. Господи, спаси и помилуй, когда вы гоняетесь за своими чертовыми историями». — «Так, значит, вы старались спасти миссис Боуин от истории? Почему? Что за история? Ей есть что скрывать?» — «Нет. Нет!» И тут они ринутся на него все разом, с каждым вопросом петля вокруг скрываемых фактов будет затягиваться все туже. Он, возможно, не расскажет им всего. Но расскажет достаточно, поэтому важно, просто необходимо, чтобы он не имел встреч с прессой.

Ему нужно дать еще одну таблетку снотворного, решила Ив. Может быть, даже две, чтобы он проспал всю ночь. Сон также необходим, как и тишина. Без этого рискуешь потерять над собой контроль. Ив попыталась подняться, опершись на локоть. Взяв его руку, она быстро прижала ее к своей щеке и положила на кровать.

— Куда ты?

— Хочу принести те таблетки, что нам оставил врач.

— Пока не надо.

— Нервное истощение нам не поможет.

— Но таблетки просто все откладывают на потом, пойми.

Ее охватило беспокойство. Ив старалась прочесть по его лицу, что он хочет этим сказать. Но темнота, спасавшая ее, так же спасала и его.

Он сел на кровати. Какое-то время смотрел на свои длинные ноги, вероятно, собираясь с мыслями. Наконец, он помог ей подняться и сесть рядом с ним. Обняв ее обеими руками, он заговорил прямо ей в ухо:

— Ив, послушай. Тебе здесь нечего бояться. Поняла? Со мной тебе нечего бояться. Ты в абсолютной безопасности.

«В безопасности», — подумала она.

— Здесь, в этой комнате, ты можешь позволить себе расслабиться, дать волю слезам. Наверное, я не чувствую то же, что и ты. Не могу чувствовать. Я не ее мать. Я и не пытаюсь понять, что может чувствовать в такие минуты мать. Но я любил ее, Ив, — он замолчал. Она слышала, как он судорожно сглотнул, стараясь справиться со своим горем. — Если ты будешь продолжать пить таблетки, ты будешь просто откладывать необходимость пройти через эту боль. Вот что ты делала, ведь так? И ты это делала, потому что я отошел от тебя. Потому что сказал тебе вчера, что на самом деле ты не жила в своем доме. И не знала по-настоящему Шарли. Господи, я сожалею об этом. У меня просто вырвалось. Но я хочу, чтобы ты знала, что я здесь, с тобой. И это место, где ты можешь разрешить себе заплакать.

Алекс опять замолчал. Она знала, чего он ждет от нее: чтобы она повернулась к нему, чтобы умоляла утешить ее, демонстрируя с достаточной достоверностью свое горе. Другими словами, она должна перестать натягивать шляпу до бровей и, по крайней мере, своим поведением выражать переживания, если уж не может это сделать в словах.

— Дай волю своим чувствам, — прошептал он. — Я здесь, с тобой.

Ее мозг лихорадочно искал выхода. Найдя его, она опустила голову и заставила тело расслабиться.

— Не могу, — она громко вздохнула. — Это такая тяжесть, Алекс.

— Это естественно. Ты можешь давать выход своим чувствам постепенно, понемногу. У нас впереди вся ночь.

— Ты будешь со мной?

— Зачем ты спрашиваешь?

Алекс обнимал ее. Она тоже обвила рукой его шею. И сказала, прижавшись к его плечу:

— Я все думала — это мне нужно было умереть. Не Шарлотте, а мне.

— Это нормально. Ты же ее мать.

Он тихонько укачивал ее в своих объятиях. Она повернула к нему голову.

— Я чувствую, что внутри у меня все умерло. Какая разница, если бы умерло и все остальное?

— Я понимаю тебя.

Он погладил ее волосы, положил руку на шею ниже затылка. Ив подняла голову.

— Алекс, не отпускай меня. Не давай мне сорваться.

— Да.

— Оставайся со мной.

— Всегда, ты же знаешь.

— Пожалуйста.

— Да.

— Будь со мной.

— Конечно.