В прицеле — танки

— Як же мы будем палить, як никакой цели нема? Ты меня дилу учи. Так мы и Берлина не побачим як своих ушей!

— А ты чего спешишь? — осаждал его Веренич. — Успеется!

— Так я ж Марине уже в письме отписал, що в Берлине воюю и скоро дома буду, хай готовит встречу. А ты хочешь, щоб мы сидели на месте, палылы в билу копиечку...

— А ты не бреши Марине, бо я ей напишу. Та вона и так знает, що ты никогда правды не говорил. Як же так писать, коли ты Берлина ще и не бачив?

— Я не брехав жинке, — решил хоть как-нибудь оправдаться Петр. — Точный математический расчет: пока письмо дойдет до дома, мы уже будем в Берлине. Жинка почует про это по радио, а тут и письмо...

Так с шутками и дорогими сердцу каждого солдата воспоминаниями проходили дни напряженной учебы перед большим сражением, совершенствовалось боевое мастерство.

Кстати сказать, для шутки, веселого, порой назидательного разговора солдаты находили время в любой обстановке. Часто приходилось слышать истории, в которых правда переплеталась с вымыслом. Но всегда такие рассказы содержали много поучительного, передавали боевой опыт бывалых солдат, имели большое воспитательное значение. Распространялись они быстро и так обрастали всевозможными, вполне правдоподобными подробностями, что сам создатель первоначального варианта невольно удивлялся.

Однажды вечером Пацей вернулся из батареи Глущенко и, смеясь, поведал забавную историю, услышанную в расчете Аркадия Кучина. Рассказал ее Игнатьев, слывший среди товарищей солдатом не из робкого десятка: его грудь украшали две медали «За отвагу» и орден Славы III степени. После оборудования орудийного окопа белокурого веснушчатого Игнатьева попросили рассказать, как он катался на немецком танке. Игнатьев смотрел то на одного, то на другого солдата, и бесенята прыгали в его глазах. Наконец он сдался, довольно чмокнул розовыми, как у девушки, губами и начал:

— Случилось это, братцы, под Курском в сорок третьем. Я только что прибыл на фронт, в боях до этого не участвовал. На передний край попали к вечеру. Окопались, значит, среди гнилых пней давно вырубленного леса, маленько подкрепились колбасой и сухариками и отправились в потусторонний мир.

— Скажи, пожалуйста, — «потусторонний», — прыснул кто-то, но на него тотчас зашикали.

— Лежу в ровике, носом упершись в землю, а сам спиною чувствую, как черные громадины с белыми крестами совсем близко подошли к нам. Лежу и прощаюсь с белым светом. Так стало мне жаль самого себя, что в пору завыть...

— Ну, а гранаты, гранаты-то противотанковые хошь были у тебя? — спросил его Миша Грибушенков, даже привстав от напряженного ожидания развязки.

— Были. Но я со страху совсем забыл о них. Опомнился, а фашистский танк, страшно фыркая и гремя гусеницами, пронесся надо мною черной тучей. Страшная мысль подняла меня на ноги: «За танками идут фрицы. Это же плен! Надо удирать!» И я побежал. Рядом мельтешили и наши, и немцы. Танк чуть-чуть затормозил, и я с ходу налетел на него. Не долго думая, прыгнул верхом на его стальную спину. Ехали долго. Танк стрелял, вздрагивал всем корпусом, а я боялся соскочить с него, лежал как убитый. Вдруг он остановился, долго утюжил землю, потом развернулся и на полном газу помчался назад.

«Ну нет, — думаю, — теперь это мне вовсе не по пути. Это опять в плен!» И я незаметно соскочил и кубарем покатился по земле. В бок резко уперлось что-то острое и твердое. Пощупал, а это оказалась в кирзовой сумке противотанковая граната. «Что ж это такое? Позор! У меня в руках граната, а я стою. И танк совсем близко. Бросай, дурень, уйдет ведь!» — приказал я сам себе и что есть силы кинул гранату прямо на решетку моторной группы. Не успел распластаться — грохнул взрыв. Танк загорелся синим пламенем, окутался клубами черного дыма. Я решил — такое соседство невыгодно и опять же может закончиться смертельно, ежели его, черта фашистского, вдруг рванет на мелкие части. Вижу, вроде бы солдат из нашей роты рядом лежит. Подполз к нему. Вдвоем веселее. «Держись, дружище, и приготовь гранаты. Фрицы снова прут сюда!» — кричу я ему и опять вижу черную громадину с белыми крестами, надвигающуюся на нас. Солдат исчез в своей ямке, и я хотел выругать его по всем правилам, но тут над его ровиком мелькнула рука и в танк полетела граната. Я тоже бросил свою. Два черных столба земли взметнулись перед нами. Танк взревел мотором, свернул в сторону и обошел нас. Но тут в его бок саданули артиллеристы, мы с солдатом опять спрятались в землю. Снаряд разворотил все «тигриное» нутро. Атака была отбита, а я, кроме всего прочего, приобрел себе верного друга...

К утру 13 апреля мы полностью завершили оборудование огневых позиций на переднем крае. Ждали только приказа, чтобы занять их. К этому времени стрелковые полки сменили части 89-й гвардейской и 248-й стрелковой дивизий. Танки и тяжелая артиллерия всю ночь прибывали в свои районы под гул самолетов По-2, которые без умолку кружили над плацдармом.