В промежутках между

Я ненавижу три параметра: глупость, скупость и жестокость.

Как говорил кто-то у Чехова и моя покойная нянька, все болезни от нервов. А нервы – это что? Нервы – это стрессы. А стрессы – это что? А стрессы – это жизнь. Поэтому я всю жизнь стараюсь себя обезопасить иронией. Но все-таки с годами накапливается огромный запасник негатива. Поневоле что-то остается в осадке и уже не вымывается ни иронией, ни юмором, ни скепсисом, ни цинизмом. Это превращается в такую корку, которую не размочишь ничем.

Тот же Чехов в письме к Суворину восклицает: «Боже! Как я себе надоел». Присоединяюсь к гению и робко добавляю: «Боже! Как я от себя устал». Выбрал лимит вожделений, надежд и мечт.

Очень люблю своих детей и внуков. Правда, не хватило мне мужества, чтобы быть им душевно необходимым. Они относятся ко мне, как к физиологической данности, без которой не проживешь, а хотелось бы.

Сегодня счастье для меня – это суммарное ощущение сиюсекундного относительного благополучия. Знаешь, где находятся внуки в данную секунду – ура! Коленка не болит – победа! На сцену идти не надо – радость! Скоро на рыбалку, уже есть путевка на Валдай – виват! И когда всё это соединяется вместе, думаешь: хорошо.

Еще счастье – это когда возвращаешься после спектакля домой, ноги совершенно не ходят (в театре-то бегаешь – прикидываешься), выпиваешь 56 граммов, снимаешь все атрибуты, плюхаешься на кровать, вытягиваешься и – я высчитал – 6 секунд полного кайфа.

Так что все время хочется дойти, раздеться, лечь и вытянуть ноги (слава богу, пока не протянуть).

Вернее, так: доехать или дойти и лечь, доиграть и лечь, допить, доесть и лечь, договорить и лечь, долюбить и уснуть. Вообще лежать в ногу со временем.

Я всю жизнь кому-то должен. И отсюда возник комплекс обязательности. С годами, а теперь уже с десятилетиями, люди, которым я должен, привыкли, что, если я должен, я отдаю. И тогда появилась новая претензия ко мне под названием «мало». «Что-то вы мало играете», «Что-то вы мало ставите», «Что-то вы мало преподаете», «Что-то вы мало зарабатываете», «Что-то вы мало пишете», «Что-то вы мало снимаетесь», «Что-то вы мало концертируете»… Но все в один голос: «Что-то вы много пьете». Ко всему этому я уже привык, поэтому хочется выпить еще больше, а больше выпить нельзя, потому что мало осталось времени.

Черчилль был стопроцентно уверен, что в Галактике существует масса других цивилизаций и что Земля, мягко говоря, не самая удачная. Тем не менее не ушел в индивидуальный монастырь, а азартно-мудро и тщеславно пытался управлять этой несовершенной планетой. Я не Черчилль, но тоже скучаю.

Мне кажется, что цивилизация накрывается. Я имею в виду не строй, не Подмосковье или Гваделупу. Мне кажется, эта планетка себя изживает. Раньше тарелки прилетали, мы их называли НЛО, а сейчас оттуда просто стали бросать в нас камнями. По-моему, им надоело видеть это безумие.

Все чаще задают вопросы про мир иной. Как-то спросили, что я сказал бы родным и близким, уходя. Я вспомнил, как сын Игоря Кваши, Володя, сегодня врач и предприниматель, еще учился в школе, в третьем или четвертом классе, и получил задание написать сочинение на тему «Что сказал бы Ленин, если бы сегодня проснулся?». Были разные варианты, а Володькин – за что Квашу вызывали в школу – был такой: «Он очень удивился бы». В мир иной надо или верить, или нет. Если не верить, страшно. Если верить, еще страшнее.

Владимир Познер в своей программе тоже спросил меня: «Оказавшись перед Всевышним, что ты ему скажешь?» Ответил: «Попрошу его разобраться с религиями»…

Умирать надо неожиданно. Но есть опасность не увидеть, например, чемпионат мира по футболу, не пожить при коммунизме, не дотянуть до окончания падения рубля.

Как-то мы были с Театром сатиры на гастролях в Виннице. А под Винницей, в мавзолее, лежит Пирогов, как живой. И вот конец гастролей, все бухие. Нас провожают на вокзале. Отцы города кричат: «Приезжайте к нам еще!» И Толя Папанов кричит в ответ с подножки вагона: «Обязательно приеду. У вас замечательно бальзамируют».

Недавно составил список необходимых вещей в дорогу ТУДА.

Никак не могу сформулировать для себя смысл земного пребывания: животное ли только начало или смысловое? И кто этот смысл не для амёб запрограммировал?

Смысл – остаться в веках? Или хотя бы в пятилетке после конца? Напротив Большого театра стоит памятник основоположнику. Его голова, как засранная голубятня, олицетворяет относительность бессмертия. Да и к чему оно? Все равно, очевидно, не узнаешь ТАМ, состоялось бессмертие или нет. Да и что это за бессмертие, когда ты сдох? А если ТАМ что-то и кто-то есть и ты будешь иметь возможность из-за черты новой оседлости наблюдать за земным бытом и услышишь, как вдруг о тебе разочек вспомнили после панихиды и, не дай бог, повесили над подъездом дома табличку, что ты здесь был и даже делал вид, что жил, – как воспользоваться этим триумфом, не имея возможности лично скромно поклониться и положить два цветочка на открытии своей доски? А если ТАМ ничего нет и ты этого не узнаешь, тогда вообще зачем?