В прорыв идут штрафные батальоны

Все, кто находился в блиндаже, настороженно притихли, переваривая услышанное. Новость по душе никому не пришлась, но все отмолчались. Только Маштаков, многозначительно кашлянув, не утерпел обиды:

— Лучше бы пэтээровцев подбросили…

Выбирать места под пулеметные точки Колычев отправился самолично.

Передовая жила обычной ночной жизнью. Немцы посвечивали ракетами, периодически общупывали позиции штрафников дежурными пулеметными очередями. Было черно и беззвездно. Штрафники себя никак не обозначали.

Не успел Павел, вернувшись, возникнуть в дверном проеме блиндажа, телефонист протянутой к нему телефонной трубкой встречает:

— Товарищ старшина, вас комбат уже два раза вызывал. Ругается. Вот, в третий раз требует.

— Где ходите, командир роты? Почему связные не знают, где вы находитесь? — доносят до него провода недовольный голос Балтуса. — Почему я вас должен ждать? Ваши бойцы знают, что возврата в эти окопы для них не будет?

Колычев не узнает комбата и не понимает. Навязчивая установка Балтуса на понуждение людей страхом расстрела ему неприятна и сомнительна. Ни повода подозревать штрафников в малодушии, ни смысла в угрозе карательными мерами он не усматривает. Скорее наоборот.

— Так точно. Приказ во взводах объявлен.

— Напомните еще раз. Те, кто действительно хочет избавиться от постыдного прошлого, завтра утром ворвутся в Маленичи. А остальных ждет позорная смерть. Немедленно оборудуйте пулеметные гнезда. Пулеметы добавят решимости трусам и паникерам выполнить приказ командования.

Комбат бросает слова резко, отрывисто, прибалтийский акцент бьется в ушах. Колычев только слышит майора, но и не видя, отчетливо представляет его всего — напрягшегося, жестко сощуренного, необычайно возбужденного. Всего на нервах.

— Пулеметные гнезда сооружаются. Я как раз этим и занимался.

— Пополнение получили?

— Так точно. Семнадцать человек

— Боеприпасы?

— Пока нет.

— Ждите. Разберемся. Еще вопросы есть?

— Никак нет, товарищ майор.

— Если в течение часа боеприпасы не поступят — докладывайте. Немедленно. Конец связи.

Не снимая шинели, уселся за стол, где дожидался его Махтуров. Достал из планшетки карту, ткнул пальцем в обозначение населенного пункта.

— Смотри, Николай. Вот наша завтрашняя Голгофа — Маленичи. Деревушка в сорок два двора. Половина разрушены. Значится как опорный пункт обороны противника, имеющий для нас важное тактическое значение.

Махтуров, прихватив коптюшку, склоняется над картой. С минуту сосредоточенно всматривается в топографические знаки и обозначения, прикидывает. Павел следит за выражением его лица.

— Хоть убей — не вижу тут никакого важного тактического значения. Куда ни кинь — болота, топь. И в глубь обороны — то же самое.

— Да, с мозгами ротного уровня тут, пожалуй, мало чего рассмотреть можно, — легко соглашается Павел, потому что и сам недалеко в собственных оценках уходил. — Но нам с тобой дальше Маленичей заглядывать и не требуется. Вот смотри: здесь, у дороги, у них непременно дзоты должны быть. Место для них удобное. Согласен? А складки местности фрицы всегда на сто процентов используют. Они этому хорошо обучены. А вот здесь, за высоткой, у них наверняка полковая артиллерия скрывается. Слабое место обороны — отсутствие минных полей. Раз перед первой линией не ставили, то и перед второй вряд ли. А за ночь поставить не успеют. Так?

— Вроде логично, если по лейтенантским мозгам, — озабоченно соглашается Махтуров. — Но все равно в толк не возьму: сегодня от трех рот половину положили, завтра добьем. Мы что — на оперативный простор выйдем?

Но Колычев его уже не слушал, перехватившись внезапно осенившей его новой мыслью.

— Вот что, Николай. Дуй во взвод, отбери пятерых человек — самых из самых. И — ко мне! Пошлем в ночную за языком.

Махтуров удивленно двинул кустистыми бровями.

— Давай, давай! — поторопил его Павел. — После все объясню.

Махтуров собрался было что-то возразить, но передумал, быстро поднялся и направился к двери.

Одновременно вернулись с позиции взводные. Колычев стал посвящать их в свой план.

— Чует мое сердце, мужики, немчура ночью за своими покойниками похоронную команду пошлет. В этом деле они аккуратисты. Всегда своих убитых с поля боя выносят и хоронят. И на этот раз поползут. На нейтралке десятка полтора их трупов валяется, и среди них один офицер. Вот около него и засаду надо устроить.

Ведищев его замыслом загорелся.

— Это дело, ротный, мы враз обстряпаем. На него немало охотников найдется, если им еще справки об освобождении пообещать… Да я сам первый пойду. Я же разведчик. И люди у меня надежные имеются. Разреши, ротный!

Но Павел его пыл охладил:

— О тебе, Ведищев, речи быть не может. На тебе взвод. Как-нибудь без тебя обойдемся. Только тихо надо. Не выйдет номер — чтобы шито-крыто было. Тобой рисковать не могу.

— Тайну в любом случае не сохранишь: выгорит дело — языка притащим, не выгорит — все равно не утаишь.

— Береженого бог бережет, а не береженого — Сачков стережет. Понял?

— Ладно, заметано. Но все равно зря. Я разведчик.