В прорыв идут штрафные батальоны

— Первый и второй взводы! Поступаете под команду временно исполняющего обязанности командира взвода Махтурова. Третий и четвертый — под команду командира отделения Огарева. Разместить людей по землянкам. Огареву выставить боевое охранение в сторону Никольского. Списки личного состава представить мне через час. Выделить людей на полевую кухню для получения обеда.

С чувством щемящей тоски смотрел вслед жиденькой цепочке бойцов, потянувшихся к землянкам. При себе оставил, определив в ординарцы, Имашева. Тимчук и Туманов ранены, о Богданове ничего не знал даже Махтуров: потерялся где-то в бою.

Привычно выбрал для себя офицерский блиндажик, спустился внутрь.

— Давай, Куангали, затапливай, будем обеда дожидаться.

Не раздеваясь, не обращая внимания на беспорядок, учиненный загребущими, тороватыми руками, повалился на койку. Думать ни о чем не хотелось. Теперь от него ничего не зависело.

Часа через полтора вернулся Махтуров. Присел на краешек, сообщил буднично, глядя куда-то в сторону:

— Там Богданова нашел. Осколком ему все левое бедро разворотило. И в плече пуля. Осколком-то, видать, после достало, как уже раненый лежал. В беспамятстве его понесли. Туманову тоже зад прострелили, и по лопатке пуля чиркнула. Сигани наша гордость батальона в сугроб секундой позже, и все — уложил бы его Сачков вместе с Маштаковым.

Павел не ответил. Входная дверь отворилась, и в блиндаже появился Заброда.

— Ты что, Колычев, в бардаке разлеживаешься? Пьян, что ли? Поднимайся быстро. Комбат вызывает, — и в сторону Имашева грозно: — А ты чтобы через полчаса порядок здесь полный навел. Своих обязанностей не знаешь? Так я тебе их напомню. И чтоб тепло, как у Дуньки под одеялом, было. Понял?

Глава пятая

Колычев не знал, что в ночь, когда штрафники меняли на передовой стрелков, на исходные позиции под Маленичи поступил не весь батальон. Четыре роты — Трухнина, Харина, Наташкина и Кужахметова, приказом командующего армией, поступившим в штаб батальона в последний момент, были направлены на участок левофланговой дивизии, стоявшей в обороне на стыке с соседней армией. С ротами отбыл помощник начальника штаба капитан Доценко. Перед штрафниками ставилась та же задача — пробить брешь в обороне противника. Боровицкий ему об этом ничего не сказал. Возможно, думал, что Колычев в курсе. Но когда Павел с Забродой добрались до штаба, там их из командиров рот поджидал лишь один Упит.

Балтус, не поднимаясь из-за стола с телефонным аппаратом под рукой, сухо выслушал их доклады о прибытии. В двенадцать ноль-ноль он доложил командиру корпуса о взятии Маленичей и получил приказ не останавливаться, развивать наступление в направлении на Никольское. Но наступательный порыв штрафников, докатившись до лесозавода, выдохся. Роты понесли значительные потери, людям требовался отдых. И он отдал приказ закрепляться в населенном пункте. Вызвал командиров рот, чтобы детально прояснить и обсудить сложившуюся обстановку, ознакомить с условиями новой задачи.

Говорил громко, подчеркнуто бесстрастно.

— Противник отошел в населенный пункт Никольское. Там у него гарнизон… — и далее все, как по уставу: численность, система огневых средств, задача.

В душе у Колычева накапливалось раздражение против комбата. Артиллерия, минометы, средства усиления… И ни слова о прошедшем трудном двухдневном бое, в который штрафники были брошены с колес, после изнурительного ночного марша и холодной ночевки в снегу под открытым небом. Была ли в том суровая необходимость?

В который уже раз он думал о том, что бой за Маленичи по сути дела — это разведка боем, причем не подготовленная. Серьезного наступления на этом участке командование не планирует и не планировало, иначе в прорыв пошли бы уже резервные части. Бой местного значения, за который заплачено большой штрафной кровью.

— Товарищ майор, от рот взводы остались. Еще один бой, и наступать не с кем будет, — поднимает голос Заброда. И Павел слышит в нем подтверждение своим мыслям.

— Война без потерь не бывает! — болезненно реагирует Балтус. Вопрос о высоких потерях ему неприятен. Предъявляя его командирам рот, для себя он считает их несправедливыми, но неизбежными. Редкий командарм признает штрафников за своих. Пришли и уйдут, выполнив свою часть общей задачи. Временно подчиненные — у кого за них голова болит?

— Как говорил Суворов, уступленный пост можно занять снова, а потери невозвратимы, — как бы в ответ на свои мысли, замечает Упит. Получается некстати, потому что двусмысленно. Балтус усматривает в его замечании все тот же, неявно прозвучавший в словах Заброды упрек в неоправданности понесенных потерь.