В ПРОШЛОМ ВЕКЕ…

Передача о строителях – значит, нужен соответствующий интерьер. Драмтеатр был похож на дом Павлова в Сталинграде. Чем не место, для того, чтобы начать передачу оттуда? Груды кирпича, закопчённые проёмы окон. Изломанные лестничные перекрытия…

Но вести всю передачу оттуда – потеряется темп. Картинку нужно всё время менять. А передача – мы помним время – середина 70-х – передача должна была проходить в прямом эфире.

У нас три камеры. Каждая размером со стиральную машину и – как на цепи, привязана с ПТС длинным кабелем. Одну камеру нацелили на верхнюю точку сгоревшего театра. Оттуда я должен был начинать свою передачу. Две других – насколько позволял кабель – установили в живописном сквере у памятника кизиласкеру Джангильдину.

В сквере на лавочках рассадили группу студентов-стройотрядовцев. Которые должны были давать интервью, а потом сыграть и спеть под гитару.

Ну и – полез я с микрофоном на верхнюю точку погорелого театра.

Вообще во всей этой затее присутствовала некая сумасшедшинка. Прямой эфир. Нужно бегать по каким-то развалинам. Много переключений. Пересечённая местность.

Тут ещё многое зависело от погоды. Но тогда меня окружали эти люди – операторы, техники, режиссёры, которые создавали когда-то себе телевидение, как любимую игрушку. Они все были творцы и таланты. И никто не сказал мне в ответ на мой сумасбродный план, что этого нельзя делать, что много рисков, что в любую минуту возможен срыв. А передача – в прямом эфире…

Но все кинулись – помогать!..

И прошло всё, как по маслу.

Я бодрячком проговорил своё вступление среди обломков разрушенного театра. Потом включили киноканал. И пока диктор начитывал текст, а на экране шли кинокадры о достижениях стройотрядовцев, я кубарем скатился по корявым ступенькам вниз, а потом побежал туда, в сквер, где нужно было брать интервью…

А потом было выступление самодеятельности. И это получилась лучшая страничка передачи.

Потому что в сквер заглянуло солнце. И в естественном его, контровом освещении красавица-студентка исполнила весёлую песню, в которой сочетались любовь к труду и к отдельно взятому человеку.

Я до сих пор помню эти планы – девчонка с микрофоном, с пышными волосами, которые сияющим ореолом, нимбом окружали её голову…

Ну – повезло. Солнца могло и не быть.

Помню чувство облегчения, почти счастья, когда всё благополучно, без накладок, закончилось.

В телевидении это чувство коллективное.

Прямой эфир – это жизнь, прожитая вместе с участниками передачи, вместе со зрителями в одно время. Мало чем отличается от театра.

Только те, кто делает на телевидении прямой эфир, своего зрителя не видят…

«Танец в противогазе»… Вообще-то это фильм. Документальный. Оренбургская студия телевидения в 91-м году объявила конкурс документальных фильмов на экологическую тематику. К участию в конкурсе приглашались телерадиокомпании, которые расположены в бассейне реки Урал. Уральская, Гурьевская, Актюбинская…

Естественно, рассказать нужно было о том, в каком состоянии находится Урал и его притоки.

Меня на тот момент только-только назначили главным редактором, ну и сразу и эти карты мне в руки: сделать фильм для регионального конкурса.

В те времена понятие «экология» не сильно было распространено. Страна у нас большая, засорять её можно ещё тысячу лет, никто и не заметит. Какая тут экология? Но зашевелились уже в разных местах защитники рек и лесов, журналисты. Слово «экология» стало входить в моду, как «спутник», «космонавт», «перестройка».

Я тоже не был экологом от рождения. Ну, раз сказали – сделать фильм, значит нужно делать.

То, что меня назначили главным редактором, не давало мне никаких преимуществ. У меня за годы пребывания в этой должности так и не выработалось основное для начальника качество: запугивать окружающих. Я стал главным редактором, но меня никто не боялся.

Поэтому машина, предназначенная мне для съёмок, всё время уезжала куда-то по более важным делам. В нужный момент не находилось оператора. И запись уже готового материала тоже делалась задней ногой: был день зарплаты, все торопились быстрее получить денежку.

Но фильму было суждено стать призёром. Поэтому многие препятствия даже шли ему на пользу.

Один из ключевых кадров – полудохлую рыбку на берегу Актюбинского водохранилища нам удалось снять потому, что накануне в машине нам было отказано. Поехали на следующий день – и нас, вяло двигая хвостом, ждала у берега та самая рыбка. Её не было в сценарии. А, если бы и была, то нужно было бы потратить уйму времени, чтобы всё это найти, подкараулить. Инсценировать, в конце концов.

Обычно для съёмок конкурсных программ за группой закреплялся отдельный оператор. Как правило – лучший.

В съёмках нашего экологического триллера приняли участие практически все операторы. Я просил, к примеру, Серика Айжанова, который ехал на съёмки на Актюбинский химзавод, снять для меня несколько планов. Говорил, каких – и всё. Серик привозил сюжет. Саша Семиков снял кадры Алгинского химзавода. Толочков – брейк-данс. Саша Карачун – эротическую сцену в реке Илек.

Когда не было оператора, брал в руки камеру я сам…