В простор планетный

- Вне всякого сомнения. И не только у человека, но и у животных. Что такое инстинкт? Ну, вот так... Выяснить, изучал ли Панаит этот язык, оказалось довольно легко. Не изучал. А вот происходит ли он от того племени, доискаться было очень сложно.

- Неужели все-таки доискались?

- Да, но, как видишь, очень нескоро. Дело-то старинное. Этим занимались этнографы, анатомы, физиологи, цитологи, генетики. Когда они изучали строение организма, хромосомы, гены, им стало почти ясно, что его отдаленные предки принадлежали к этой народности.

- Почти? Не наверняка?

- Этого и не требовалось. Ведь подтверждение - язык. Ну и теперь начинаем лечить.

- И вылечите?

- Не знаю...

- Постой, - спохватился Жан, - я ведь не так уж редко бывал... Но ни ты, ни кто другой не говорили мне об этих исследованиях.

- Собственно, и теперь не следовало бы, - заметила врач, - чтобы не внушать тебе преждевременной надежды.

- Хорошо, не буду надеяться, - не очень искренно сказал Жан. - Так что же вы намерены предпринять?

- Видишь ли, еще в двадцатом столетии установили, что носитель памяти рибонуклеиновая кислота мозговых клеток. Только тогда еще не умели дифференцировать и изменять ее тончайшее строение. Теперь уже известно, что один состав несет в себе индивидуальную память, а другой - родовую. И даже больше: состав дифференцируется в зависимости от количества минувших поколений, только количество это, разумеется, не определяется с точностью до единиц, а в десятках и сотнях. Вот почему надо было установить, какой вид памяти у Панаита сохранился, а какой потерян. Теперь начнем лечить препаратом рибонуклеиновой кислоты нужного состава.

- Я читал, - сказал Жан, - что такие случаи, как с ним, бывали и в старину. Не так ли?

- Да, в результате сильной физической или душевной травмы. Лечить тогда почти не умели. Да и сейчас только начинаем. Опыты на животных дали хорошие результаты. Но ведь головной мозг - это то, в чем человек меньше всего схож с животными. Лечить будем, а гарантии, сам понимаешь... Если б он только язык забыл, - продолжала Ли. - Но ты же знаешь. Кое-как его удалось обучить французскому. И ты мог убедиться, что он не помнит ничего. Лишился всех накопленных знаний. Ну вот ты всегда рассказываешь ему о его прежней жизни...

- Да, но он слушает так, словно речь идет о ком-то другом. И учиться чему бы то ни было ему страшно трудно, раз утеряны все прежние ассоциации...

Жан вошел в небольшую комфортабельную комнату Панаита. Юноша только что вернулся с прогулки и включил вещание. Передавали всеобщие известия. Панаит с любопытством слушал. Вещание можно было слушать на любом живом языке. А теперь оно было доступно Панаиту и на его языке: приемник сочетали с переводной машиной, куда заложили древнее наречие. Жан услышал короткие отрывистые фразы, быстрые, стреляющие слова, перемежающиеся громкими придыханиями.

- Здравствуй, Панаит, - сказал Жан. - Почему же ты не слушаешь на французском?

Юноша смущенно улыбнулся: ему легче было слушать на своем древнем языке. Да и при этом многое не доходило до его понятия. А перевод - примитивный: тот язык крайне беден.

- Как ты себя чувствуешь, Панаит?

- Хорошо, - сказал юноша, - только скучно.

- Что же ты делаешь?

- Копаю землю. Семена сажаю. Но нет треков.

- Каких треков?

- Ну, таких... Охотиться.

Очевидно, он имел в виду какое-то животное, для которого в современном языке не имелось названия. Ясно было также, что впечатления отдаленнейших предков преобладали в сознании Панаита над впечатлениями окружающей жизни.

Жану показалось, что теперь он может ухватиться за ниточку, чтобы вытянуть из Панаита рассказ о жизни древнего народа, возможно, подробности, еще неизвестные историкам. Но у Панаита в памяти опять все спуталось, и он не смог продолжать разговор. Скоро Жан убедился, что хотя они друг друга понимают, но говорить почти не о чем. Он понял и то, что Панаит, хоть и сказал "хорошо", на самом деле страдает от одиночества. Пусть он всегда среди людей, пусть уже до какой-то степени овладел одним из распространенных языков, но общаться ему с людьми трудно.

Все же после этой встречи с Панаитом Жан почувствовал: за осторожными словами Ли таится надежда.

--------------------------------------------------------------------------

----

Он думал о Мерсье, своем любимом учителе.

Думал о Герде.

С каждым годом Жан все более убеждался, что образ Герды постоянно присутствует в его воображении. То первое впечатление, которое она произвела на него там, на Земле, когда он встретился с ней в числе других учеников Мерсье... потом совместный полет в межпланетном корабле... выгрузка... Страшная катастрофа на время стерла зарождавшееся чувство... нет, не стерла, а заглушила... Затем работа вместе... ее внимательный взгляд, который, как ему кажется, часто останавливался на нем... ее голос с теплыми, порой даже ласковыми нотками... Это на самом деле так или ему кажется?

Может быть, как это иногда бывает, он склонен принимать желаемое за действительность?

Будущее покажет...

А пока ему радостно думать, что она, окончательно выздоровевшая, скоро будет опять здесь.