— Сколько же нам здесь торчать по их милости? — нетерпеливо воскликнул Джек.
— Тише! — прошептал Жан. — Смотрите!
Вожак приблизился к какой-то точке местности и вдруг исчез из виду.
— Провалился, не так ли? — опять почему-то шепотом сказал Жан.
— Да нет, смотри-ка! — тоже шепотом возразила Эйлин.
Вряд ли люди думали, что грибы их слышат. Инстинктивная осторожность заставляла притаиться.
Присмотревшись, увидели: грибы, один за другим, спускаются куда-то вниз.
Вскоре ни одного из них не осталось на виду.
— Что же теперь делать? — растерянно произнес Джек.
— Ждать! — коротко ответил Жан.
Легко сказать: после такого томительно медленного преследования — стоять неподвижно, и кто знает, сколько времени.
Джек сделал было несколько шагов вперед, но Эйлин схватила его за руку, и он послушно остановился.
Они стояли, казалось, бесконечно долго. На самом деле — около получаса.
Наконец остроглазая Эйлин взволнованно шепнула:
— Смотрите, смотрите же!
Грибы стали как бы вырастать из-под поверхности, выходя откуда-то снизу, но в обратном порядке. Последним появился вожак. Каждый гриб держал в непомерно длинных щупальцах тельце какого-то зверька. Насколько удалось рассмотреть, эти зверьки были величиной с белку, но без шерсти, без глаз и ушей, даже без рта. Они не подавали ни малейших признаков жизни и были так сплющены, что можно было предположить: пока их тащили, из них высасывали соки.
Вытащив зверька и втянув щупальца, каждый гриб оставлял тушку на произвол судьбы, и она быстро исчезала, словно растворялась в воздухе.
Жана передернуло от мысли, что могло произойти с ним при первой встрече с грибами.
Насытившиеся грибы застыли в неподвижности. Люди ждали. Ничто не менялось.
Ожидание затягивалось.
Прошел еще час. Грибы стояли неподвижно.
Бездейственное стояние становилось уже невыносимым для людей. Что будет дальше? Уйдут ли грибы куда-нибудь?
— Вот что, — предложил Жан, — очевидно, придется здесь ждать. Но чтобы не терять грибы из виду, да и для безопасности, будем поочередно дежурить.
Разбили палатку. Включили теле. Сообщили в штаб об увиденном.
Разумеется, сообщение о зверьках и охоте на них грибов было принято с огромным интересом.
Справились о Герде. Ответила находившаяся при штабе врач:
— Перемен пока нет, и это уже хорошо.
Глава 25
Послание оттуда
Ольга, в который уже раз, прослушивала первое полученное ею письмо от Пьера.
Письмо! Слово это в современных словарях сопровождается пометкой «устар.» — устаревшее. Но оно обрело новую жизнь с тех пор, как вернулась на Землю ракета, доставившая на Венеру первую группу Большой экспедиции.
Слово «письмо» действительно устарело, как и «рукопись». Писать незачем. То была магнитная запись. Голос Пьера — так давно она не слышала его! — радовал и волновал Ольгу. Низкий, чуть приглушенный, он напомнил ей все прожитые вместе годы с их радостями, трудностями и огорчениями. Она пыталась угадать состояние Пьера. Ей казалось, голос звучит бодрее, чем тогда, в день расставания. А когда она увидит, не только услышит Пьера? И увидит ли?
Конечно, он должен быть бодрее. Он вернулся к труду, да еще такому увлекательному, как освоение новой планеты.
Но между строк Ольга прочла то, о чем в письме не говорилось: Пьер тяжело переживает разлуку с близкими.
Семья Мерсье распадалась. Впервые они расстались на неопределенно долгий срок.
Раньше Ольга и Пьер много путешествовали — и вместе, и порознь. Но и путешествия врозь нельзя было считать разлукой: самое дальнее из них было не более сложным, чем некогда поездка в пределах одной небольшой страны.
Совсем иное дело — исследовательские полеты на другие планеты, в которых Пьер в свое время принимал участие. Они порой были очень опасны. Ну что ж, Ольга знала, кого выбрала в спутники жизни.
А теперь…
Надо взглянуть правде в глаза: Пьер не захочет вернуться на Землю, он счастлив, что может участвовать в осуществлении своей идеи, в особенности после того, что ему довелось пережить.
«А как же с Анной? — думает Ольга. — Сейчас она реже бывает у меня. Здесь нет ничего ни удивительного, ни плохого: Анна уже вполне взрослый человек, у нее своя, самостоятельная жизнь. Так бывает, так должно быть. А Пьер одинок.
Нет, он, конечно, не одинок. Его одиночество кончилось в тот день, как он снова вошел в трудовой строй. Он среди новых друзей. Но разлука с близкими тягостна для него.
А если бы даже я когда-нибудь смогла оказаться там, возле Пьера, тогда, значит, для меня неизбежна разлука с Анной.
Однако Анне я меньше нужна.
Так что же, бросить любимую работу и обратиться в Мировой Совет: «Здесь я делаю нужное дело, а на Венере неизвестно, что смогу делать, но я соскучилась по мужу»? Как будто у большинства отправившихся туда не остались на Земле близкие…
Да, но ведь никто не пережил того, что Пьер.
А работа, которую я выполняю на заводе, — разве мало найдется химиков, которые могут меня заменить?
Но вот с Историческим музеем мне, наверно, труднее было бы расстаться…»