В простор планетный

— Центральная площадь окружена нешироким, но густым парком, — говорит Рашков, — и каждая концентрическая улица шириной в сто двадцать метров — тоже парк. Он и сам состоит из нескольких концентрических аллей, пересеченных редкими поперечными. А теперь посмотри внимательно на радиальные улицы.

В бинокль видно отчетливо. Эти улицы не сходятся в центре, а начинаются за первым кольцом-парком, окружающим стадион.

— Каждая из них, — поясняет Рашков, — доходит до внешнего края последней, самой длинной концентрической улицы. Радиальная улица имеет в длину семь километров без малого, а в ширину сто шестьдесят метров. Это тоже парки с продольными аллеями и пересекающими их переходами. А дома? Тебе хорошо видны дома?

— Я их не очень-то различаю, — призналась Герда, — они как-то сливаются…

— Да так и есть. Смотри.

Он еще немного снизил машину.

— Теперь тебе должно быть ясно видно. Первую улицу за стадионом окружает один шестнадцатиэтажный дом длиной в несколько километров. В нем живет около ста тысяч человек. Кроме того, там находится районный экономический совет.

На следующих улицах дома расположены с обеих сторон. Здесь они ниже, сначала по четырнадцать этажей, а затем, постепенно понижаясь, доходят до четырех этажей на самом внешнем кольце.

Город делится на кварталы. Квартал состоит из секции кругового дома между двумя радиальными улицами и домов, расположенных по радиальным улицам.

Каждый из них тоже разбит на секции, ограничивающие кварталы. И в кварталах примерно одинаковое количество жителей — около семидесяти пяти тысяч. Это очень важно.

— Что важно? Что семьдесят пять тысяч?

— Нет, что одинаковое.

— А почему?

— Скоро узнаешь… А вот там наш институт.

Рашков показал в ту сторону, откуда они прилетели, где за последней, восьмой концентрической улицей, за заснеженным каналом, напоминающим огромную круговую просеку, далеко-далеко простиралось сверкающее искорками кружево ветвей. Светлые строения в глубине заповедника, окружающего город полосою шириной в сто километров, едва различались среди снежной белизны.

Рашков посадил машину на пересечении четвертого кольца и одной из радиальных улиц.

— Ну, теперь, — сказал он, — отправим ее в гараж.

Он вложил в прибор автоматического управления печатную карту города и отметил на ней красным карандашом один из общественных гаражей. Затем переключил машину на наземное движение и нажал рычаг «Марш». Машина помедлила секунду, выбирая кратчайший маршрут, и небыстро покатила по радиальной улице, обходя встречных прохожих и электромобили, если ей не успевали уступить дорогу. Вскоре она скрылась, свернув в круговую аллею.

Герда с любопытством огляделась. Середину радиальной улицы занимал тротуар, состоящий из трех полос, движущихся с различной скоростью. Медленно плывет внешняя полоса, быстрее — средняя. Самая быстрая та, что ближе к домам.

Они перешли к самой быстрой ленте тротуара и уселись на скамье-диване. Их проносило вдоль длинных фасадов домов.

— У себя на родине, — проговорила Герда, — я привыкла к гораздо большему разнообразию жилищ. Здесь дома выглядят одинаково — и все же очень красиво.

— Это потому, — ответил Рашков, — что все они, да и весь город, — единое законченное целое. Город организован по системе жестких конвейеров.

— Как, как ты сказал?

— Это звучит немного странно, — улыбнулся Рашков, — но очень скоро ты во всем разберешься.

На одном из пересечений они пересели на движущийся тротуар концентрической улицы, доехали до срединного входа в двенадцатиэтажный дом и в конвейерном лифте поднялись на десятый этаж. Их приветливо встретил высокий седой человек с добродушным, немного застенчивым взглядом голубых глаз и неторопливыми, но удивительно точными движениями и жестами. Он с откровенным любопытством разглядывал Герду.

— Да, да, — сказал Рашков, опережая его вопрос, — это она самая и есть. Та, которой мы обещали восстановить руку.

— Стефан Сковорода, — представился Герде хозяин, вводя гостей в залитую солнечным светом квадратную комнату; она показалась Герде тесноватой. — Радуюсь, — проговорил Сковорода, и все его лицо, изрезанное сеткой тонких морщин, расплылось в улыбке, — знаю, как ты, Николай, всегда занят…

— Вот и выходит, что ты страшный эгоист, — отозвался Рашков. — Знаешь, как я занят, и радуешься, что я оторвался от нужных дел, а они пока стоят.

— Радуюсь, — упрямо повторил Сковорода, — что ты отдыхаешь, а то ведь ты не умеешь отдыхать. И еще радуюсь потому, что ты, хоть и занят, все-таки в кои веки навестил меня.

Герда с удовольствием следила за дружеской перепалкой. Она видела, как тепло встретились старые друзья, и поняла, что они крепко любят друг друга. И ей стало так приятно в этой атмосфере дружбы, что она почувствовала невольную улыбку на своем лице.

— Ты не прав, Стефан, — уже серьезно сказал Рашков, — отдыхать я умею. Разве отдых в том, чтобы ничего не делать? Я обычно перехожу от одного занятия к другому и потому чувствую себя отлично. Однако, — добавил он, — соловья баснями не кормят. Мы с Гердой дома не позавтракали.