В просторном мире

А Гаврик схватил ведро и, спросив у Миши: «За кого ты меня считаешь?» — побежал к колодцу. Оттуда он вернулся, забрызганный с головы до ног. Сердито отшвырнув ведро, он молча посапывал.

С притворным недоумением Миша поднял ведро, заглянул в него и удивленно спросил:

— Ты что, Гаврик, под душем был или корове воду набирал?

— Кто же умный по такой погоде и прямо в полушубке под душ становится? — сердито ответил Гаврик.

— Я тоже думаю.

— Ты не думай, а пойди. Вернешься — умных, знаешь, сколько будет?

Гаврик показал два пальца.

— Соображать надо, — ответил Миша и с усмешкой убежал к колодцу. На обратном пути он старался нести ведро легко. Когда он проходил мимо Гаврика, последний, заметив, что ведро было доверху наполнено дымчато-серой травой, съязвил:

— Полынку, конечно, легче принести… Где же, водичка?

— Сейчас спросим у коровы, — ответил Миша, сгребая лежавшую сверху полынь.

— Спроси! — едва успел съязвить Гаврик, как корова протянула шею, коротко промычала и, позванивая колокольчиком, жадно стала глотать из ведра.

— Почему ж я не догадался так сделать? — с горечью спросил Гаврик.

— Дорогой подумаешь, а не догадаешься — я подскажу, — ответил Миша, вручая Гаврику опорожненное ведро.

Поднося потом чалой корове воду, Гаврик все-таки попросил Мишу подсказать ему, почему он не догадался с самого начала накрыть воду травой.

— За самокритику голосуешь? — спросил Миша.

Гаврик поднял обе руки, и, несмотря на это, Миша долго в смущении топтался на месте.

— Понимаешь, Гаврик, парень ты колхозный, хороший, а немного хвастун.

Краснея, Миша чувствовал себя в неловком положении. Ему хотелось сказать правду, и он уже сказал «а», и надо было говорить «б», но разговор мог кончиться скандалом и помешать большому делу.

— Гаврик, может, я ошибаюсь?. Давай напоим коров, и я скажу, что думаю.

— Ладно, — рванул Гаврик ведро из рук Миши.

Теперь они работали быстро, почти с ожесточением. Встречаясь в сарае, молча передавали ведро из рук в руки и кидались на ветер, как в холодную воду разбушевавшегося моря. Но вот, вывернувшись из-за угла сарая, Миша заметил, что ветер сильно качнул Гаврика в сторону. Заплетая ноги, он упал, опрокинув под себя ведро с водой, но тут же, погрозив ветру, опять рванулся к колодцу.

Миша понял, что Гаврик хотел во что бы то ни стало наверстать упущенное время.

— Эх, и парень! — восхищенно проговорил Миша.

За работой он теперь думал об одном: как бы мягче, сердечней сказать Гаврику то, что считал нужным сказать.

Гаврик же, бегая от колодца к сараю и обратно, успел признать за собой многие недостатки: вспыльчивость, забывчивость, крикливость… Не упустил даже вспомнить, что иногда умел соврать.

Вот, например, один из случаев. Он почему-то особенно памятен. До войны каждый день мать кипятила сливки, чтобы вечером, вернувшись из бригады, покормить Нюську кашей со сливками. Гаврик постиг несложную науку: из алюминиевого ковшика понемногу отпивать, не разрывая зажаренной пенки. Мать, покачивая головой, не раз выражала подозрение.

Гаврик хмурился, гневно спрашивая:

— Мама, за кого ты меня считаешь?

Однажды соблазн завел Гаврика дальше положенного. Пенка осела и оборвалась, как натянутая паутина.

Но все это Гаврик считал делом семейным. Стыд на людях был страшнее домашней ссоры, и Гаврик на людях не врал. К тому же теперь у него нашелся повод оправдаться в домашнем вранье: ведь он был тогда маленьким и сливки любил больше, чем теперь.

Но Гаврик никак не мог признать себя хвастуном. Это было сверх его сил, и он ждал, что ему скажет Миша.

Телят они напоили последними. Миша сейчас только заметил это упущение и сказал:

— Гаврик, а ведь «хлопцев» напоить надо было первыми.

— Ты лучше начинай с другого. Скажи, «хвастуна» берешь назад?

Они стояли в трех шагах друг от друга. Коровы, довольные уютным затишьем, вылизывались, ложились отдыхать. Нужно было бы приступить к дойке, но деда еще не было, и Миша не хотел, чтобы Иван Никитич застал их в ссоре.

— В кусты не прячься. Спрашиваю: «хвастуна» назад берешь? — настаивал Гаврик.

— Гаврик, только наполовину, а полностью не могу, — бессильно повел плечами Миша.

— Какой же ты друг? — спросил Гаврик, чуть-чуть смягчаясь, потому что с половиной «хвастуна» мириться все-таки было легче.

— Друзьям всегда говорят правду. И друзья из-за пустяка не ссорятся…

— Сказки можешь рассказывать телятам. — И Гаврик, потеряв воинственный вид, отошел к стене сарая и опустился на корточки. И хоть ребят теперь разделяло значительно большее расстояние, Миша чувствовал, что именно сейчас недоставало какой-то осторожной шутки, чтобы окончательно сломить капризное настроение Гаврика и все-таки сказать ему правду. Думая об этом, он подошел к телятам, просторно связанным, непринужденно лежавшим рядом, и сел между ними, в головах..

— Хлопцы-телята, Гаврик хочет, чтоб я рассказал вам сказку…

Миша заговорил тем немного скорбным, немного ласковым голосом, который все время заставлял Гаврика настораживаться и ждать шутливой выходки, а засмеяться он боялся, потому что вместе со смехом придет конец ссоре.