В просторном мире

— Хозяева у нас хорошие, гостеприимные. Конюшня теплая, и под самым носом водопой. Жди, пока уймется ветер. А когда он уймется? — с большей сухостью и настороженностью спросил Иван Никитич.

Миша тихонько нажал своим сапогом сапог Гаврика. Гаврик ответил ему тем же самым, затем они вздохнули один за другим. Если бы Ивана Никитича не было или он на минуту вышел бы из хаты, они бы тотчас же заговорили о том, что у деда лопнуло терпение сидеть тут, как у моря, и ждать погоды, что он надумал во что бы то ни стало продвигаться дальше по дороге к своему колхозу. Но старый плотник был здесь и, ожидая от них ответа, сердито разглядывал свои сапоги с короткими голенищами, докрасна потертыми жнивьем и сухими травами.

— Нам надо трогаться в путь. Уже сутки просидели. Сколько еще? Так и снега можно дождаться, — уверенно проговорил Гаврик.

— Дельное предложение, — ответил Иван Никитич, не поднимая головы. — Вот это предложение мы сейчас и обсудим, — сказал он, поднимая вопрошающий взгляд на Мишу.

— Дедушка, а помните, Родион Григорьевич вчера рассказывал, как он в зимнюю бурю, — с изморозью была буря, — пробрался на Ростов со скотиной по Сухменным лощинам… Он говорил, что тут прямей и тише. Лощинки эти проходят стороной от Кузальницкой…

— Михайло, у нас с тобой одна дума в голове, — заметил старик.

— У Гаврика в голове то же самое. Мы с ним об этом уже разговаривали, — пояснил Миша.

— Тем лучше, не будем спорить, — заметил старик. — Но опять же уходить в степь, дальше от жилья? — спросил он себя и ребят.

Долго молчали.

— Дедушка, сделать бы разведку по этим лощинам: есть ли там сараи, кошары, водопой? — сказал Гаврик.

— И обязательно солома, — подсказал Миша.

— И обязательно солома, — осчастливленно засмеялся старик. Он уже не мог сидеть на месте. Расхаживая по просторной комнате от комода, уставленного фотографиями кавалеристов, до передней стены, на которой в коричневой раме висел портрет Буденного и над ним пучок засохшей ромашки, Иван Никитич уже обсуждал с ребятами, что же надо сделать, прежде чем отправиться в путь… Складывалось так, что надо сходить в правление и хорошо расспросить про Сухменные лощины, затем в двенадцать часов послушать по радио сообщение бюро погоды. Их тревожило, не нагонит ли ветер осадков — снега, дождя, а еще страшней — гололедицы.

С каждой минутой беседы Иван Никитич все больше убеждался, что Миша и Гаврик озабочены тем же, чем озабочен он сам. Изучающе посматривая на ребят, он невольно думал о том, что трудная дорога и большая задача сделали их умней, дисциплинированней. Он мог на них теперь рассчитывать, как на самых серьезных своих помощников, как на товарищей. Ненадолго ему пришла мысль, что ребята кое-чему научились и от него, от их походного наставника. Это было для Ивана Никитича большой наградой. Его беспокойное сердце отзывчиво стучало.

— Михайло, дело говоришь: нам нужны вяхли — солому носить! Гаврик, я думаю, что если мы вяхли попросим у Родиона Григорьевича, он нам не откажет?

— Он не такой, чтоб отказать…

С каждой минутой беседы предстоящая трудность дороги для Ивана Никитича как бы делилась на мелкие задачи, и ни одна из этих задач не казалась невыполнимой. Надо было только все заранее предусмотреть и быть готовым преодолеть любую преграду. Это было похоже на его работу в плотницкой: сделать возилку — значит во что бы то ни стало найти подходящее дерево, приспособить для работы имеющийся инструмент, вооружиться терпением… Вспомнив о своей мастерской, где он мог осилить все, что надо было осилить, он весело закончил свою беседу с Мишей и Гавриком:

— Михайло, ты оставайся, немного подомоседуй, а мы с Гавриком сходим в правление, расспросим. Зайдем в клуб, узнаем по радио новости, — проговорил он уже с порога.

— Узнавайте там получше! — со двора крикнул Миша Гаврику, когда тот, поспешая за дедом, вышел а ворота.

* * *

Иван Никитич и Гаврик возвращались из правления колхоза в приподнятом настроении. С ними, разговаривая, шел высокий моложавый старик, с бритой головой и начисто выбритым лицом. Он шел замедленно степенной широкой походкой, держась подчеркнуто прямо. Он был в бобриковом полупальто, в светлой кепке и в просторных резиновых сапогах.

Миша, ожидая их, стоял посредине двора.

— Михайло, — еще из-за ворот начал старый плотник, — про Сухменные лощины никто ничего плохого не сказал: ни председатель колхоза, ни колхозники!.. А вот Альберт Иванович, — повернулся он к высокому старику, — будет нам попутчиком на целых пятнадцать километров!

Все трое уже стояли около Миши, и старый плотник с увлеченьем объяснял, что Альберт Иванович — старый колхозный пчеловод, что утром он пойдет на летнюю пасеку забрать нужные инструменты.

— Ты пойми, Михайло, что на пасеке есть все, что нужно для нашего счастья: флигель, солома, сарай..

— А вода там есть? — на всякий случай спросил Миша, заранее зная, что Иван Никитич не мог не спросить про водопой.

Альберт Иванович, все время молча следивший за Мишей своими спокойно-добрыми глазами, усмехнулся и сказал: