В провинции

— Сударыня, да вы просто ангел! Так ко всему легко относиться! — воскликнул сосед. — Но клянусь, я на его месте не оставил бы жену надолго, даже ради родителей…

— А я на месте вашей жены заставила бы вас поехать к родителям, — улыбаясь возразила Винцуня.

Долго они так шутливо препирались, и сосед, уезжая, подумал: «Слепая женщина! Ей-Богу!»

После отъезда бывшего претендента на ее руку Винцуня почувствовала страшную усталость: усилие, потраченное на то, чтобы скрыть волнение во время разговора с соседом, вконец ее утомило; лишь у колыбели ребенка она облегченно вздохнула, а когда девочка, проснувшись, с улыбкой позвала мать, Винцуня схватила ее на руки, прижала к груди и сразу забыла обо всем.

Как-то поздней осенью Винцуня получила из городка N от ксендза приглашение на торжество по случаю открытия больницы. Больница строилась весной и летом, под руководством Топольского и двух других энтузиастов предприятия: ксендза и прибывшего в N врача. Пока ее строили и оборудовали, простому народу разъясняли, как выгодно и полезно для здоровья пользоваться больницей. Владелец корчмы с бильярдом, Шлёма, человек неглупый и более других просвещенный из-за постоянного соприкосновения со шляхтой, по духу своему склонный к новшествам, принял близко к сердцу идею об открытии больницы и ревностно, по мере сил, помогал ее основателям. Шлёма пользовался большим уважением среди своих единоверцев и поэтому смог на них повлиять благотворно. Евреи опасались, что в христианской больнице придется принимать трефные[19] лекарства и еду, Шлёма успокоил их, заверив, что в больнице будут два отделения: одно для христиан, другое для иудеев.

— Ну, если так, то почему бы нам не лечиться в ней? — согласились евреи.

После этого у Шлёма с Топольским был долгий разговор, и, вернувшись домой, трактирщик сказал жене:

— Этот Топольский прямо… прямо…

Он долго искал подходящее слово и наконец нашел:

— Прямо… цимес![20] — и радуясь находке, стал поглаживать бороду.

— Да, — подтвердила жена. — А файнер менч![21]

— Для него не важно, — продолжал Шлёма, — какой ты веры и какое у тебя состояние — еврей ты или христианин, шляхтич или простой мужик; он считает: кто нуждается, тому надо помочь.

После разговора со Шлёмой Топольский переговорил с врачом и сотоварищами по комитету, и было решено устроить в больнице две палаты: одну для христиан, другую для евреев.

В день открытия больницы в костел съехалось много народу; ксендз в своей проповеди упомянул о причине торжества и подкрепил сказанное словами из Евангелия: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне». Потом он пригласил всех собравшихся к себе в. дом, где стояли скамьи и столы с закусками и напитками.

Вскоре в маленьких комнатах набилось столько народу, что негде было сесть; вновь прибывшие с трудом протискивались к хозяину. Публика собралась самая разнообразная: мужчины и женщины, старые, молодые, средних лет. Жены арендаторов и мелкопоместных шляхтичей были в высоких чепцах с цветными лентами. У молодых женщин и девушек, оттого что они находятся в таком многолюдном обществе, лица горели любопытством и восторгом. Здесь можно было увидеть округлые, румяные физиономии старых землепашцев, с глазами честными, но отнюдь не свидетельствовавшими об уме владельцев. Вокруг дам увивались молодые люди, одетые с претензией на изящество, из тех, что не вылезали из Шлёминой корчмы; но не было недостатка и в умных, толковых людях, таких как ксендз, доктор, Топольский, забавный оригинал пан Томаш и некоторые другие.

Поначалу стоял невообразимый шум, девушки любезничали с кавалерами, хихикали; земледельцы толковали о политике и об урожаях; пан Томаш, по своему обыкновению, высказывал какие-то оригинальные суждения, с чем никак не соглашались его слушатели и бурно возражали. Франек Сянковский громовым басом отпускал комплименты барышням, а заика Рыбинский тщился не отставать от него, но врожденный недостаток мешал ему, и девушки исподтишка посмеивались или улыбались.