В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

Димитрий выступил со всем войском из Самова и осадил Брянск. Здесь начальствовал сотнею Немцев пленный Ливонец Ганс Берг, мошенник преискусный: за год пред тем, он оставил Шуйского и передался Димитрию; потом изменил своим товарищам, осажденным в Калуге, явился к Василию и был щедро награжден; спустя несколько времени, снова перебежал к Димитрию, покинув в Москве детей и взяв с собою только жену; Самозванец хотел его повесить; но паны Польские испросили ему прощение. Не прослужив и года Димитрию, Ганс Берг выдал Тулу, опять очутился в Москве и снова заслужил милость царскую. Сообщником сему изменнику был другой старый плут, также Ливонец, Теннирг фон Виссен; они выдали Димитрию боярина Ивана Ивановича Годунова, мужа доброго и благочестивого, которого Самозванец велел утопить в Калуге.

Не взяв Брянска, Димитрий двинулся к Орлу, куда уже прибыл князь Адам Вишневецкий с 2000 конных копейщиков, и князь Роман Рожинский с 4000. До сих пор главным полководцем Дмитриевым был Меховецкий; Рожинский, отняв у него начальство над войском, в апреле 1608 года приступил к Волхову. Москвитяне ужаснулись: многие князья, бояре и Немцы, видя многочисленность Поляков, уверились, что их привел истинный Димитрий, перешли к нему и в награду получили столько поместьев, сколько никогда прежде не имели; почему, хотя впоследствии и увидели в мнимом царе обманщика, однако не хотели его оставить. Димитрий еще более увеличил число приверженцев, объявив в разных городах, что крестьяне, согласные присягнуть ему, могут присвоить земли господ своих, служивших Василию и жениться на дочерях боярских, которых успеют захватить в поместья. Таким образом, многие холопы сделались боярами; а господа их, преданные Шуйскому, умирали с голоду.

17 апреля начальники Немецкой дружины послали к Димитрию II ротмистра Бертольда Ламсдорфа, юношу неопытного, никогда в чужих краях не бывавшего, попутчика Иохима Берга и прапорщика Георга фон Аалена, людей столь же малоопытных, но в плутовстве довольно искусных: они предлагали Дмитрию свои услуги и просили не останавливаться походом, обещали при первом сражении перейти на его сторону с распущенными знаменами. Надобно знать, что эти люди присягнули Шуйскому, около двух лет служили с честно, брали деньги, и притом слышали, что Димитрий — Самозванец. Вероломные уговаривали и прочих Немцев передаться Димитрию, хотя многие из них имели в Москве жен и детей. Если бы то случилось, Шуйский не пощадил бы ни одного Немецкого младенца; но Всевышний, по вечной своей премудрости, удержал простых воинов от измены, а начальников так ослепил, что они ежедневно напивались допьяна и забыли о своем предложении неприятелю. 23 апреля, в день св. Георгия, Димитрий встретился с Русским войском при Каминше: битва завязалась.

Начальники Немецкой дружины были так трезвы, что вовсе позабыли свою измену; простые же всадники, ничего об ней не зная, по первому приказанию, ударили на Поляков и побили их до 4000 человек. Раздраженный потерею Димитрий и полководец его Рожинский верно перевешали бы Немецких переметчиков, если бы они не скрылись. Рожинский отдал приказ не щадить ни одного Немца в следующем сражении. 24 апреля Димитрий двинулся всеми силами под Волхов на Москвитян. Конные копейщики его, ударив на самый многочисленный отряд, обратили его в бегство. Предатель же Ламсдорф отвел в сторону своих всадников и хотел идти к Димитрию с распущенными знаменами. Многие честные люди говорили ему: «Все кончено! Русские бегут; Поляки нас окружают: одни мы не в силах устоять. Куда же идешь ты, капитан?» «Тот будет бездельник», воскликнул Ламсдорф, «кто оставит свое знамя!» «Называй нас как хочешь», ответствовали воины; «мы не останемся: сражение проиграно, а ты замышляешь передаться; жены и дети еще слишком для нас милы, чтобы губить их изменою. Плутовства не любим!» Сказав это, они поскакали за русскими в Москву.

Вскоре запорожские казаки, окружив покрытого латами изменника Ламсдорфа и всех единомышленников его, исполнили в точности приказание Рожинского: все Немцы, числом до 200 человек, были изрублены, оставив жен своих горестными вдовицами, а детей несчастными сиротами. Никогда не загладит своей вины легкомысленный ротмистр, рано затеявший быть слишком умным: в преисподние ада низринут его слезы вдов и сирот, коих мужья и отцы сделались жертвою столь постыдного поступка! Измена его была бы еще пагубнее, если бы он живой передался неприятелю: тогда всех Немцев, оставшихся в Москве, Шуйский велел бы, наверное, перебить. Теперь же, когда многие из их единоземцев пали на поле битвы, Русские жалели о страдальцах и не отняли поместьев у вдов беззащитных. Ламсдорф и единомышленники его затеяли измену единственно для того, чтобы заслужить почтение Поляков; пускай другие лишились бы головы, с женами и детьми: для них было все равно. Правосудие Божие покарало предателей; не найдут они себе покоя и в могиле: и там будут преследовать их невинные жертвы!