В пургу и после

Зовут его Григорием. Начальник полярной станции, человек очень вежливый, называет механика Григорием Михайловичем. Но все остальные полярники упорно обращаются к вездеходчику не иначе как:

— Петруля, заводи!..

— Петруля! Готовь вездеход, завтра едем на водомер…

Имя перешло к механику по наследству. До него вездеходом полярной станции управлял Петр Фомич, и все привыкли звать его просто Петрулей, несмотря на то что Петруле этому было уже за пятьдесят.

Когда у Петра Фомича истек срок договора, он улетел на материк, а с Диксона прислали нового механика. Поговаривали, будто бы на исправление, — вернувшись из отпуска, вездеходчик запил и в пьяном виде несколько раз приходил к начальнику радиометеоцентра, требовал, чтобы его направили на полярную станцию мыса Челюскина, где он зимовал раньше и где поваром работала его жена.

— Без жены как без воды — и ни туды, и ни сюды, — говорил новый Петруля, но ему не верили, потому что во всех анкетах его в графе «семейное положение» было записано черным по белому — «холост».

Работал новый Петруля хорошо. И даже если выпившим садился за рычаги вездехода, то держал скорость не более десяти километров в час. За это его уважали. Старый Петруля был лихачом.

Полярники, прилетающие с мыса Челюскина, рассказывают Петруле, как там поживает его незарегистрированная любовь, и в такие дни Петруля напивается сильнее обычного, приходит к начальнику полярной станции и заводит долгий разговор о том, что пора менять коленвал, и шатуны что-то стучат, и прокладка блока подтекает, а потом говорит, что без жены как без воды…

Начальник полярной станции, человек очень воспитанный, внимательно выслушивает Петрулю и при нем составляет очередную радиограмму в отдел кадров Диксонского радиометеоцентра: «Прошу удовлетворить просьбу механика Бурлакова Г. М. о переводе его на полярную станцию мыса Челюскина…» А когда Петруля уходит, начальник полярной станции, человек очень добрый, рвет на мелкие клочки синий бланк и швыряет его в урну, как и все предыдущие Петрулины радиограммы.

Ему, как и остальным полярникам, давно известно, что полгода назад на мысе Челюскина случилось несчастье — белый медведь разорвал повариху Настю.

И только механик Петруля до сих пор остается в неведении.

И когда я прилетел в Хатангу, увидел медленно ползущий по улице вездеход, из кабины которого, перекрывая рев мотора, доносилась тоскливая песня: «Без жены как без воды — и ни туды, и ни сюды!..» — я догадался, что это и есть тот самый Петруля, о котором мне рассказывали на Диксоне. И я сказал ему, что недавно был на мысе Челюскина и там меня угощали таким обедом, какого в Москве в лучшем ресторане не найти, а звали повариху… да, кажется, Настей…

КАПИТАН «ПОБЕДИТЕЛЯ»

В знойный летний полдень, когда собаки вповалку лежат вдоль дороги, а олени, смирившись, подставляют спины неумолимым полчищам оводов; когда от назойливого комариного писка начинает звенеть голова, а рипудин и диметилфталат, горькими потоками льющиеся по лицу, уже не защищают от укусов мелкого тундрового гнуса, я сижу на берегу Хеты и ожидаю катер, который должен ехать в райцентр за солью и свежими кинокартинами.

Лишь вечером к причалу, сколоченному из обкатанных бревен топляка, подошел потрепанный катеришко с громким названием «Победитель», и угрюмый парень в линялой гимнастерке позвал меня на борт.

— Садитесь в рубке, я сейчас… — сказал парень и спрыгнул на причал.

В помещении, именуемом рубкой, стены были сплошь заклеены фотографиями кинозвезд и прочих красавиц, вырезанными из разных журналов. Пахло рыбой и мазутом. Комары облетали катер стороной, и впервые за долгое время я смог снять накомарник.

С причала доносились голоса — женский, тонкий, о чем-то упрашивавший Васю, и решительный окрик: «Гла-ша! Как сказал, так и будет!..» — моего капитана.

Вскоре мы отплыли, мотор отчаянно затарахтел, готовый каждую минуту развалиться от натуги, и берег стал удаляться со скоростью шести километров в час. Это была приличная скорость для такой развалюхи, как «Победитель». Вася сказал, что против течения его судно ходит гораздо хуже. В райцентр ему приходится плавать часто. Вернется на факторию он через сутки, а если мотор заартачится, то… Но Вася надеется, что вернется завтра к ужину.

Провожала его жена — маленькая долганка с грустными глазами и русским именем Глафира. Нынче она не работала, Вася сказал, что она «в кредит ушла».

Глафира после нашего отплытия долго еще стояла на берегу, и даже когда мы отплыли настолько, что колхоз почти совсем скрылся за поворотом, на причале виднелась худенькая фигурка с большим животом.

Вася рассказал, как они с Глашей встретились и поженились.

Он служил здесь, на Севере. Заболел воспалением легких и попал в госпиталь. Была у него подруга, землячка, из-под Воронежа сама, она здесь на гидробазе работала, — так ни разу не навестила, стерва. А Глаша работала в том госпитале нянечкой.