В пустыне волн и небес

Прибыв в Англию, я навестил своих в Северном Девоне и некоторое время жил с ними. Посещение родного гнезда не принесло удовлетворения ни им, ни мне. Мы были чужды друг другу. У них своя устоявшаяся жизнь, свое понимание значимости событий - например, их интересовало, кто да с кем был в церкви на воскресной службе. Мой же образ жизни был вне круга их интересов. К тому же я теперь уже не тот, кого они знали прежде, чувствовал себя во всех отношениях разбитым, явно сдал и, вероятно, вызывал жалость. Нервы никуда не годились. Пример тому - мои страхи в поезде. Я постоянно выглядывал в окно, ужасно боясь, что другой поезд может врезаться в нас сзади. Когда мы проезжали в тоннеле, я покрывался холодным потом. Наверное, нелегко чувствовать прежнее расположение к человеку, потерявшему силу духа и вообще ставшему совершенно другим.

Стадный инстинкт действует бессознательно. Как у рыб и даже у птиц раненого изгоняют из стаи. Мои несчастья сделали меня раздражительным и неуживчивым. Домашняя атмосфера, которая, по-видимому, так нравилась моим родным, совершенно меня не согревала. Я выходил из себя по пустякам. Особенно не одобрял их манеру завтракать при свете отвратительной керосиновой лампы. Раньше она висела на стене в кухне, а теперь ее ставили на стол - да еще на старую банку из-под печенья.

Понятно, что я был просто счастлив, когда мои кузины пригласили меня к себе в Инстоу. Кузины были дочками известного адмирала, который отличился в сражении в Манильской бухте. Они всегда были чрезвычайно добры ко мне. Я погостил у них, а потом они нашли мне жилье у одного фермера близ Инстоу. Здесь я провел девять месяцев, пока писал книгу о своем перелете через Тасманово море. Я назвал ее "В одиночку на гидроплане" и очень старался передать читателю свои переживания. Некоторые части переписывал по многу раз, пока, читая их, сам не ощущал себя в полете. Сейчас, однако, я вижу, что книга получилась вымученной. Слишком уж я старался. Пытался заставить себя стать художником, а я им не был и быть не мог. Я писал сущую правду, без всяких прикрас, а звучало глупо. Например, такой пассаж: "Захватывающие мгновения жизни. Ха-ха-ха! Лететь в пространстве, поглощая расстояния, подобно богам, быстрее, выше, в облака. Ты охвачен радостью, она в полную силу бьется в твоем сердце, в твоих жилах".

Как-то раз меня навестил лорд Чарльз Кеннеди и спросил, не приму ди я с ним участие в гонке, которую организует местный парусный клуб.

- Конечно, - ответил я, избегая распространяться о своем ничтожном опыте в подобных делах.

Он сказал, что мы отправимся в пробное плавание, привел меня на свою яхту и поставил за руль. Отчалили, поставили парус. Я услышал его команду: "Привестись!" В руках у меня был только румпель, поэтому я сделал движение им.

- Я сказал "привестись", черт тебя подери!

Я потянул румпель в другую сторону и узнал, что значит "привестись". Чарльз Кеннеди был личностью заметной. Рост 6 футов 7 дюймов, шкиперская бородка с сединой слегка взъерошена, голос глубокий и хриплый. На нем всегда были носки с раздельными пальцами, как перчатки. Я пару раз участвовал с ним в гонке, и получалось неплохо, но мы раздражали друг друга. Когда же мы были в разных лодках, я его уважал и любил. В конце концов он меня списал, но что еще хуже- взял вместо меня мою юную семнадцатилетнюю кузину, Джуди Реншоу, девушку очаровательную и необыкновенно привлекательную. Мне удалось получить в клубе лодку для следующей гонки, и я пригласил в напарницы другую девушку - Лу. Ее все любили, и она хорошо управляла парусом. С ее помощью и благодаря одному рискованному маневру мне удалось победить Чарльза. Он затаился до следующей гонки, в которой со мной был Бей Уиндхам. Дул свежий ветер. На нашей яхте все пошло кувырком: перепутались шкоты, фалы, и в результате мы финишировали предпоследними, обогнав только лодку, у которой полетела мачта. И причалили плохо. Бей захватил причальный буй багром, я отдал грот-фал, но он застрял на топе мачты. Грот неистово бился, Бей что есть силы удерживал буй багром, мне с большим трудом удалось убрать парус. Все это, естественно, не осталось незамеченным. Когда мы пришли в клубное помещение, там уже было полно гонщиков. Чарли, а он был командором, сложил подзорную трубу и громко, чтобы все слышали, объявил:

- Хочу поздравить вас, Чичестер, у вас сильнейший в этом клубе экипаж.

Чарльз имел отношение к моему первому одиночному плаванию. Он одолжил мне свою лодку, и я отправился вниз до слияния рек Торридж и Тор, затем вверх по Тор и обратно в Инстоу. Я прошел всего 13 миль, но до сих пор помню острое наслаждение от этого похода, радость и трепетное волнение во время своего первого плавания в одиночку.