На этих линиях преимущественно работают небольшие АН-2, надежные и верные машины, которые ласково называют «антонами». Они вдруг появляются в небе в разрезе голубеющих гор и, пройдя над ближайшими домами, уже деловито бегут среди села по травяному полю, похожему на выпас, если бы не аэродромная мачта с полотняным конусом в черную и белую клетку, показывающим направление ветра. На выгоревшем посадочном «Т» дремлют на солнце босоногие мальчишки.
Теперь самолет уверенно кружит над лесом.
Глухая тайга и авиация над ней — резкие контрасты века.
Тайгу победили крылья. Они сделали ее быстро-доступной даже там, где еще недавно требовались изнурительные дни пути среди бурелома и дикой непролази. Теперь все лежит рядом — еще не проснувшаяся тайга и взвихренная жизнь больших городов. Всего лишь несколько часов летного пути отделяют их друг от друга.
Большой лайнер, вылетев из Москвы, за шесть часов доходит до Байкала. Внизу — сплошные массивы леса, туманящиеся в голубоватой дымке. Миллионы гектаров тайги. В светло-серой трубе фюзеляжа дремлют в креслах пассажиры. Проходит стюардесса. В пилотской кабине летчики. Уверенные, неторопливые. Невидимые пассажирам во время пути. Похожие на капитанов дальнего плавания.
А за Байкалом, в долине Селенги, среди сглаженных в линиях сопок, достаточно далеких, чтобы сохранить вокруг Улан-Удэ ощущение простора, — обычный травяной аэродром. Длинным рядом выстроились зеленые полотняные крылья. Малая авиация. Машины, обслуживающие огромные пространства тайги.
Блокнот мой все еще пуст. Я жду рассказов. А летчики молчат. Они не любят рассказывать. На вопросы отвечают кратко: «Летаем...» Профессия приучила их к действию. Загорелый, плотный, с крепко посаженной на бритый затылок синей фуражкой гражданского флота, пилот оценивает обстановку и, признав во мне корреспондента, на ходу разворачивается в сторону. Но вежливость заставляет остановиться. И тогда он говорит быстро:
— Вы лучше идите к самолету и там что-нибудь сфотографируйте. Сколько угодно...