В путь за косым дождём

Анохин, зная цену молодости, без колебаний бросил очень высокий тогда заработок лучшего шофера на московском автобусе, чтобы пойти в планеристы, но я знаю молодых инженеров, которые после института выбирали завод не по интересу к делу, а по разнице в оплате, настолько ничтожной, что она могла иметь отношение к лишнему галстуку, но никак не к судьбе. Обыватель живуч, как грибы. Он приходит даже в авиацию — было бы здоровье, — учится возить пассажиров на больших самолетах, поднимает нас на высоту в десять километров и по давно проложенной трассе летит над городами, с привычной скукой делая все, что положено, но видит он оттуда всего лишь новый гардероб, который обещал соорудить жене. Я вспоминаю об одной интеллигентной девице, заявившей при осмотре конного завода зарубежному писателю, что современному человеку нужен только холодильник, телевизор и пылесос, — она тоже построила по своему идеалу «конструкцию» человека: с душой холодильника, глазами телевизора и умственным уровнем пылесоса.

Если человек не любит своей работы — значит, он по крайней мере ошибся в выборе. Бернард Шоу говорил: «Счастлив тот, кого кормит любимое дело». Говоря о романтике, я никогда не боюсь упрека в лишней восторженности перед значением трудных дальних краев, трудных профессий и трудных дорог в жизни. Мне нравится корень в слове «трудный» — оно происходит от слова «труд». «Талант, — говорил Пришвин, — это способность делать больше чем нужно только себе: это способность славить зарю, но не самому славиться». Романтика — это прежде всего увлеченный нормальный труд. Богат тот, кто понял это, ибо любой труд, если он есть «мерцание моей сущности», как говорил Пастернак, в себе самом несет награду. Я вовсе не сторонник восхвалять одни лишь особенные, выдающиеся профессии, — в судьбе испытателя, как в каждом творческом деле, меня прежде всего привлекает именно его постоянный осмысленный труд над тем, что составляет дело жизни. Вот почему вместе с фотографиями авиаторов и полярников я бережно храню обертку от не совсем обычного куска туалетного мыла фабрики «Свобода» с уникальным названием «Дядя Миша». На ней написано: «В честь мастера Михаила Васильевича Киселева — дяди Миши, как его тепло называют, проработавшего на фабрике 40 лет, — выпущено это мыло». Мир в основном состоит из простой работы. Испытательный полет продолжается полчаса, а готовят его иной раз неделями, и за летчиком, завершающим точными движениями штурвала всю напряженную работу, молчаливо стоят верность механиков и тревога инженеров... Радость созидания движет помыслами творца, и в этом отличие от хитроумных соображений лодыря, у которого уже в мыслях вознаграждение бежит впереди труда, как в рассказе О. Генри свинья летела впереди своего собственного визга.

В работе токаря таится тот же высокий смысл, что и в действии скульптора: из бездушного металла резец извлекает новую форму соответственно замыслу. И ты подводишь его к детали, закрепленной на станке, и чувствуешь через рукоятку суппорта, как входит он в металл, и с темной поверхности заготовки потянется свежесрезанная блестящая стружка, и на глазах твоих грубая форма станет вещью.

В те дни, когда я был токарем, нам часто приходилось стоять по две смены, после сигнала воздушной тревоги иногда выключали свет, станки останавливались, и только хлопанье зениток напоминало, что в темном небе кто-то бродит над нами... И вот в те дни я понял, что есть на свете великое постоянство, которое не нарушишь ничем. В нашем цехе в углу много лет работал старик, казалось, что он тут прирос навсегда. Он приходил раньше всех и аккуратно раскладывал на тумбочке свое хозяйство, резцы и патроны, и собственный старенький штангель. Перед сменой старик проводил ладонью по прохладной поверхности станка — он гладил его, ощущая каждую выбоинку в металле, гладил так же любовно, как вещий Олег своего коня. Он брал в руки первую деталь, будто холодного продрогшего воробья, и бережно укреплял ее на станке, а снимал уже теплую, со свежепроточенным пояском, и казалось, что он держит ее на ладони, словно живую. Мы все почему-то побаивались его. Не так уж часто он на нас ворчал, но неизменно торчал в углу, как совесть цеха. И тогда я понял, что есть на свете постоянство: войны кончаются, но всегда на своем месте такой же мастер будет вершить неизменно дело труда, без которого нет романтики и нет жизни...

Главное в отношении летчиков к Земле — умение любить ее целиком, как любил Жюль Верн, во всем живом богатстве. Владеть человек может только участком. Когда-то Екатерина Вторая подарила графам Орловым Поволжье, но даже эта крупная собственность была ничтожна перед всей Землей... Богат лишь тот, кто познает свою землю и умеет работать на ней. И если ты, не гоняясь за малым, готов всегда идти за горизонт навстречу неведомому, — земля твоя, так же как и небо.

* * *