В пылающем небе

В этот вечер я сидел рядом с Громовым. После концерта вместе шли в казарму.

– Вот некоторые говорят, – рассуждал Громов, – что воюет только тот, кто непосредственно стреляет по фашистам. А я, браток, иначе думаю. Воюют не только такие, как мы с тобой. Не пулей, так словом, песней разят гитлеровцев наши писатели, поэты, композиторы, артисты. После такой песни о Днепре, какую дали фронтовикам Долматовский и Фрадкин, мы готовы горло грызть каждой фашистской сволочи. Не так, что ли? Хоть и до Кавказа добрался, до берегов Волги дошел Гитлер, все равно ему не быть на нашей земле. Ведь весь народ поднялся против оккупантов. Не на тех нарвался и плохо он нас знает, – со злостью заключил Федор.

На следующий день до обеда мы летали, а во второй половине дня погода испортилась, и майор Фомин распорядился отправить летчиков в казарму.

Я забрался на второй этаж солдатской кровати и наблюдал, как сражались в «козла» Аверьянов с Громовым против Харлана и Малюты. Рядом стояли болельщики – Корсунский, Трышкин и Коваленко, конечно же, с гитарой. Так и запечатлел их на фотографии полковой фотограф Алексей Кот. Напротив в углу Иван Малышенко собрал вокруг себя не менее десяти пилотов и «заправлял» какой-то анекдот. В казарме невообразимый гам, смех.

За этим занятием застал нас командир полка. Все вскочили и стали по стойке «смирно», а я вначале чуть даже растерялся: наверху не станешь же, как хлопцы внизу. Хотел было соскочить, но подполковник Мироненко почему-то тихим, надломленным голосом сказал:

– Вольно, вольно, товарищи!

«Что это наш командир приуныл, таким его вроде еще не видел», – подумал я. Павел Иванович как бы прочитал мои мысли и ответил:

– Ну вот, товарищи, нелегкий путь прошли вместе за четырнадцать месяцев войны. – Он замолк и, казалось, что не в состоянии вообще больше говорить, а мы в недоумении насторожились. И словно собрался с силами, командир полка за один выдох все сказал: – Меня отзывают в Москву, командиром полка назначен майор Ермилов. – Немного постояв, добавил: – Вторую эскадрилью примет лейтенант Емельянов. Зачем вызывают – пока не знаю. Через час улетаю. – Он каждому пожал руку, немного постоял молча, всматриваясь в наши лица, как будто запоминая, и вышел.

Боевой командир, который формировал полк, готовил его в мирное время, увел на фронт и прошел с ним тяжелейший путь войны вот уже больше года, водил эскадрильи на самые трудные, самые опасные боевые задания – этот командир убыл из полка почти незаметно, даже построения не было. Но вскоре мы с гордостью узнали, что Павел Иванович назначен командиром штурмовой авиационной дивизии.

Спустя 30 лет мы с ним встретились. Я вспомнил то время и спросил, почему тогда так получилось. На это седой, очень больной, весь израненный генерал, немного подумав, ответил:

– Не разрешил я тогда никаких проводов. Слишком неподходящая обстановка была для пышных церемоний.

Эти дни останутся в моей памяти на всю жизнь – я стал членом ленинской партии.

Сентябрьское солнце уже клонилось к закату, когда в капонире под крылом самолета проходило заседание партбюро. Парторг полка Григорий Павловский зачитал мое заявление. Повторяя слова воинской присяги, я заверил родную партию, что в боях за свободу и независимость Родины оправдаю высокое доверие коммунистов, а если потребует обстановка, не пожалею своей жизни.

Попросили рассказать биографию. Наверное, от волнения я изложил ее за какую-то минуту: родился… учился… воюю…

Первым взял слово член партбюро командир полка Ермилов:

– Воюет Белоконь неплохо, – начал он, – но я уверен, что когда станет коммунистом, то будет еще крепче бить фашистов. – И, посмотрев на присутствующих, закончил: – Предлагаю удовлетворить его просьбу.

Ивана Афанасьевича поддержали все члены партбюро и тут же горячо поздравили меня со вступлением в ряды Коммунистической партии.

…Уже давно был объявлен отбой, в землянке все спали, а я не мог уснуть. Мне все слышался голос Ермилова: «Когда станет коммунистом, то будет еще крепче бить фашистов».

«Я должен оправдать высокое звание коммуниста – это мой долг. В любой обстановке, которая может сложиться в бою, никогда не дрогну перед врагом, никогда не уроню чести коммуниста», – думал я, вновь и вновь вспоминая, кто и что говорил, о чем спрашивали меня на заседании, партийного бюро. «С завтрашнего дня я буду подниматься в воздух и идти в бой не просто летчиком, – думал я, – а советским летчиком-коммунистом».

5 ноября сто третий, теперь уже во главе с Ермиловым, перелетел на небольшую площадку возле полустанка Исти-Су в районе Грозного и вошел в состав 230-й штурмовой авиадивизии, которой командовал Герой Советского Союза полковник Семен Григорьевич Гетьман. Из-за наступившей осенней распутицы боевой работы мы вынужденно не вели, и только в конце ноября, когда заморозки немного стянули землю, перелетели на оперативный аэродром.