В пылающем небе

– Зачем летаешь с таким номером?

– Назло немцам, – ответил я.

– А ведь правда, – поддержал меня кто-то из пехотинцев, – увидит гитлеровец в воздухе такую цифру и будет стараться держаться от нее подальше. – Сколько же вылетов сделал на этом самолете?

Я сказал, что всего на «чертовой дюжине» сделал более двадцати вылетов, и в шутку заверил, что на этом самолете думаю воевать до Берлина.

– Смотри, в Берлине проверю, – подмигнул пехотинец.

– Хорошо, – в тон ему ответил я.

Перед посадкой в машину мы распрощались со своими новыми боевыми товарищами, как с близкими и давними друзьями.

«Как леталось, браток?»

26 мая советские войска перешли в наступление. Всем полкам дивизии было приказано наносить удары по пехоте противника в траншеях, по танкам и позициям артиллерии. Сразу 60 штурмовиков в сопровождении 52 истребителей атаковали врага – такую мы теперь имели технику!

Дивизионную колонну «илов» повел штурман нашего полка Сергей Попов. На поле боя из этой огромной колонны Попов замкнул круг, и на небольшой участок фашистской обороны штурмовики обрушили всю мощь своего огня. Вот спикировала первая четверка: от самолетов к немецким траншеям протянулись огненные шлейфы – ударили «катюши», посыпались бомбы. Мгновенно вздыбилась земля! Продолжая пикировать, летчики бьют из пушек и проносятся над самыми головами гитлеровцев, а затем со страшным ревом самолеты вновь взмывают в небо. Но тут же устремляется в атаку вторая четверка! Третья!.. Десятая!.. Пятнадцатая!.. Над головами врага повис настоящий круг смерти!

При выходе из второй атаки от прямого попадания зенитного снаряда загорелся самолет Попова. Ведущий колонны вынужден был выйти из боя. На самолете заместителя ведущего отказал передатчик, и он не мог принять командование на себя. Более полусотни штурмовиков в самом разгаре боя лишились управления. Вот-вот начнется неразбериха: в воздушной карусели смешаются ведущие звенья с замыкающими, нарушится огневое взаимодействие, и тогда неминуема гибель многих экипажей от немецких истребителей.

И в этот критический момент в эфире раздалась четкая команда: «Березы», «Березы»! Я «Береза-один»! Делаем третий заход. Слушайте внимательно команды!

Кто мог подумать, что это голос младшего лейтенанта Ивана Харлана?! Он был в ведущем звене и смело взял на себя командование всеми штурмовиками. Они пошли в третью атаку, четвертую! А рядовой летчик настолько четко руководил боем, что многие экипажи и не заметили отсутствия Попова.

После выполнения задания мы горячо поздравляли Ивана.

– Ну ты, друг, – смеялись мы, – всех летчиков полка обогнал: водить начал не с пары, а сразу с дивизионной колонны!

– Та в нашему сэли вси таки, – отшутился Харлан.

В полку многие знали, что родился Харлан на Черниговщине в селе Яблуневка, даже кто-то «окрестил» его «яблунивськым парубком», на что Иван никогда не обижался.

Несколько дней подряд дивизия штурмовала вражескую оборону большими группами самолетов.

Кроме таких асов, как Сергей Попов и командир 210-го авиаполка штурмовиков Николай Зуб, высокое мастерство вождения больших групп показал наш Георгий Тришкин. Кто бы мог подумать, что флагманом колонны в 40–50 грозных «Илов» летит невзрачный на вид 22-летний парнишка с погонами старшего лейтенанта.

Однажды меня вызвали на КП. Получив задание на очередной боевой вылет, я вышел из землянки с намерением собрать свою группу и дать необходимые указания. Ко мне подошел Федя Громов и вручил два письма.

Наше село уже давно освобождено от оккупантов. Я написал десяток писем, но оттуда никаких вестей. И вот они пришли. Родной, знакомый почерк. Вскрываю письма, а мне все еще не верится, что эти маленькие листочки держала в руках моя дорогая сестренка Мария. Быстро пробегаю строчки глазами. Живы… Все живы! Отец на фронте… Маруся работает на почте… Избрана комсомольским вожаком колхоза… Поклон всем.

У Громова такое выражение лица, словно он сам получил эти дорогие известия.

– Спасибо тебе, дружище, за письма.

– Мне-то за что, – смеется он, довольный за меня. – Я же говорил, что все будет в порядке.

До вылета время еще терпело, и я тут же, положив планшет на колени, пишу ответ.

– Пусть сестренка пришлет фотокарточку, – просит Федор.

– Обязательно!

Закуривая, он отходит в сторону, чтобы не мешать мне. Я ловлю себя на мысли, что веду разговор с сестренкой, с мамой, и никак не могу сосредоточиться на письме. Живы, живы! Торопливо настрочив две страницы, я говорю Громову:

– После войны поедем, Федя, к нам, на Украину. Охи хорошо ж у нас.

– А потом ко мне, в Вольск, – размечтался Громов. – На нашу матушку-Волгу…