В пылающем небе

Вот она какая, наша социалистическая держава! Сколько ей пришлось пережить за полтора года войны, но она не слабела, а с каждым месяцем набиралась сил.

Мы знали, что впереди еще будет тяжелый, кровопролитный путь, многие из нас останутся где-то на дорогах войны. Но могучая волна народного гнева на огромном протяжении фронта начала смывать с родной земли фашистскую нечисть.

«Воздушные танкисты»

Под ударами Советской Армии на юге враг отступал. Однако после длительного отхода с Северного Кавказа, опираясь на естественные рубежи, он создал крепкую неподвижную оборону, которую назвал «Голубой линией». Она протянулась от Новороссийска до Азовского моря. Эта сильно укрепленная полоса была до предела насыщена полевой и зенитной артиллерией. Перед нашим командованием стояла задача – в тесном взаимодействии всех родов войск прорвать «Голубую линию» и полностью очистить Таманский полуостров.

В глубоком тылу полк был укомплектован летчиками и самолетами и в начале апреля перелетел на аэродром Тихорецк. Наш полковой штурман капитан Буханов пошел на повышение – его назначили штурманом дивизии. Хорошо, когда на глазах растет товарищ! Сергей Попов поднялся на ступеньку штурмана полка, а его место командира первой эскадрильи занял Сергей Аверьянов.

Обстановка менялась явно в нашу пользу. Давно ли в полку оставался единственный самолет, да и тот одноместный? А сейчас на аэродроме более тридцати новеньких штурмовиков и почти все двухместные.

Я получил приказание возглавить группу и вторично улететь в тыл за получением самолетов. В это время командир полка распределил боевые машины между эскадрильями. Теперь предстояло оставшиеся закрепить за теми, кто прилетел из глубокого тыла. Этому не придали бы никакого значения, если бы не одно курьезное обстоятельство: среди самолетов была машина с номером 13. Хотя никто и не осмеливался прямо отказаться от нее, но каждому этот самолет казался хуже других, каждый находил в нем какой-то дефект.

– Не нравится мне что-то работа мотора, «сухая» очень. Разрешите, товарищ командир, мне другой самолет.

– Уж больно он в управлении тяжелый, а я люблю, чтобы самолет «за ручкой ходил». – Итак, все «претензии», какие только можно предъявить этому самолету со злополучным номером, названы, и пока до меня дошла очередь, изобретать было уже нечего. А командиру, наверное, надоело выслушивать все эти придирки, он знал, что «тринадцатый» отличный во всех отношениях, поэтому сразу сказал:

– Лейтенант Белоконь, «тринадцатый» закрепляю за тобой.

Филипп Тополя, сдвинув на лоб пилотку, почесал затылок.

– Товарищ командир, а можэ мы цэй номер закрасымо и намалюемо якыйсь иншый, – сказал он негромко, когда Ермилов ушел.

Дело, конечно, не в предрассудках: просто лучше себя чувствуешь, когда в полете не мешают тебе ненужные мысли, а то ведь нет-нет да и вспомнишь в бою про этот номер, отвлечешься на миг, а это может решить исход боя и стоить жизни.

– Закрасымо-закрасымо, – передразнил я Тополю, – номер как номер. Ты бы лучше, Филипп, мотор посмотрел.

Мотор работал великолепно. К нам подошел наш будущий воздушный стрелок Семен Кныш, никогда не унывающий, весельчак.

– Хороша машина… – как-то неопределенно сказал он, – особенно номер мне нравится.

Через день на «чертовой дюжине» мы полетели на боевое задание в район Киевское. С воздуха эта станица в садах и зелени почти не просматривалась, а совсем рядом немецкая оборона, которую надо взламывать. Полковник Гетьман по радио сообщил нам обстановку над полем боя. Здесь, на Кубани, впервые в дивизии было использовано радио для управления самолетами с земли непосредственно в районе боевых действий. Замечательный опыт летчиков Сталинграда, впервые применивших радио для наведения с земли, сейчас стал достоянием всей нашей авиации.

Над целью плотный зенитный огонь. Ох, эти зенитки! Был ли у штурмовика вылет, когда он не встретил бы зенитного огня? Бьют, проклятые, со всех сторон. И Емельянов вошел в крутое пикирование, за ним поочередно пошли в атаку остальные.

Второй заход. Зенитки бьют из пунктов Киевское, Новый, Красный, Арнаутский, Гоголя, Молдаванское. Кажется, невозможно пробиться через такой огонь. Но все летчики снова пошли в атаку вслед за своим командиром.

На выходе из пикирования мой самолет резко вздрогнул. Мотор заметно сбавил обороты, но мы летим. Машинально даю сектор газа вперед и назад – это помогло: после непродолжительных перебоев мотор снова заработал ровно, а вместе с ним ровнее заработало и мое сердце.

– Делаем еще заход, и домой, – слышу в наушниках шлемофона.

И в третий раз идем в атаку.

На земле нам не терпелось узнать, куда угодил зенитный снаряд. Долго искать не пришлось. Справа внизу на бронированном капоте мотора глубокая вмятина.

– Вот это броня, даже прямым попаданием не пробили, – с восхищением говорил Тополя.

– А что же, дорогой, думаешь зря бы нашего «ильюшу» назвали непревзойденным штурмовиком, – сказал Кныш. – У фашистов кишка тонка создать такой самолет.

Тополя нежно провел рукой по капоту. Я спросил его: