В рай и обратно

Портовые огни, огни буев и стоящих на якоре кораблей отражаются в воде разноцветными полосами. Воздух, пропитанный запахом рыбы, тяжел и влажен.

В полночь агент повез нас — Мариана, баталера и меня — в город на своей моторке. Мы прогуливались по опустевшим улицам, вдоль спящих домов с темными подъездами и потухшими окнами. Геометрическая планировка широких, прямых улиц усиливала впечатление безжизненности и скуки. Гулко звучали наши шаги и голоса; изредка встречались белые, безликие фигуры.

— Когда-то здесь было совсем не так, — вздыхал агент. — Когда-то Порт-Саид ночью был похож на Париж. Движение, свет, музыка, толпы в ресторанах, кабаре и на улицах. Разве можно это забыть?

— Что же изменилось?

Он вынул руку из кармана и выразительно пошевелил пальцами:

— No money[22]. Раньше наша фирма получала с каждого судна до трехсот фунтов прибыли. А теперь не более трех.

— Но зато, быть может, теперь лучше живется тем, кто прежде не получал никакой прибыли? — спросил я.

Агент пожал плечами. На его молодом полном лице появилась презрительная улыбка. Он словно говорил: а мне до этого какое дело?

Мы свернули на узкую улочку, где под аркадами робко мерцала единственная неоновая вывеска. Агент долго стучал в запертую дверь.

— Прежде был такой выбор, что вы не знали, на чем остановиться, — продолжал он жаловаться. — А теперь во всем городе открыты два-три кабаре.

Нас пустили неохотно. По грязной лестнице мы поднялись на второй этаж. Узкие коридорчики окружали небольшой зал, обставленный с дешевой претенциозностью. Стилизованные пальмы на стенах, разноцветные бра, официанты в засаленных смокингах и фесках. На маленькой эстраде играл неплохой джаз-оркестр. Народу было немного — несколько американских и скандинавских моряков и два пожилых египтянина в белых хлопчатобумажных костюмах. Несвежие занавески, сырая, с подтеками штукатурка, запах плесени и пыли.

Агент внезапно оживился. Но он зря старался: мы заказали только кофе и кока-колу. И все же атмосфера ночного кабаре, даже такого жалкого, начинала действовать.

— Сейчас вы увидите танец живота, — многообещающе улыбнулся агент.

В зале потух свет. На эстраду, освещенную неярким красным лучом, вышла смуглая босоногая девушка в пышных шароварах, прозрачной вуали, со спускающимся на бедра широким поясом, на котором позванивали колокольчики. Браслеты с колокольчиками обхватывали и ее лодыжки. У девушки была маленькая головка хитрого звереныша, толстые губы и очень широко расставленные блестящие глаза. Ее движения были легкими, а узкие, гибкие плечи казались лишенными костей. Каждый шаг, каждый жест сопровождался металлическим звоном — отрывистым и резким, слоено вызванным электрическими разрядами. С необыкновенным чувством ритма и вместе с тем с пренебрежением, какого заслуживал полупустой зал, девушка демонстрировала вырабатывавшееся веками искусство соблазнительницы. Время от времени она останавливалась и небрежно поправляла сползающий пояс, а закончив номер, ушла, даже не взглянув на аплодировавших ей мужчин. Минуту спустя она, уже одетая в красное платье, пила виски с двумя верзилами-американцами за соседним столиком.

Следующим и последним номером программы было выступление коротконогой, пухленькой гречанки с белым от пудры лицом и крашеными рыжими волосами. Грудным голосом искусительницы она пропела песенку «Дети Пирея» и, к нашему величайшему смущению, подсела к нам. Ее подозвал агент, думая сделать нам приятное, но его постигло разочарование. Мы с кислыми лицами заплатили за шампанское, которое певица заказала и выпила одна в полном молчании, так как не говорила ни на одном из знакомых нам языков.

Мы уныло возвращались в порт по городу, залитому холодным светом луны и поэтому еще более мертвому.

— Вам следует съездить в Каир, — говорил агент. — Вот там действительно можно поразвлечься.

Ему казалось, что мы только и мечтаем о ночных кабаре, танцовщицах и шампанском, что именно это и составляет цель нашего путешествия.

— Каир — замечательный город, — продолжал он разглагольствовать. — Как Париж. Даже лучше Парижа. Там живут как у вас в Европе.

На пристани мы разыскали свою моторку, привязанную вместе с другими лодками к деревянным мосткам. Босоногий лодочник в грязных полотняных штанах дремал, присев на корточки на берегу.

Когда ветер, смешанный с солеными брызгами, ударил мне в лицо, а в темной дали сверкнули освещенные мачты кораблей, меня вдруг — как это иной раз бывает, с опозданием — удивила моя реакция на слова агента.

«У вас в Европе… Париж» — это показалось вполне естественным, словно Париж был мне доступен в любую минуту. Для агента же все, что разделяло мир по ту сторону моря, не имело существенного значения. И отсюда, с его берега, я тоже начинал смотреть на вещи его глазами.

* * *

Еще несколько лет назад у входа в Суэцкий канал возвышался памятник Фердинанду Лессепсу. Сейчас его уже нет. Египтянам невыносим этот символ европейского вмешательства в их историю.