В разгаре лета

Во время политбеседы у нас возник спор. Нашему политруку нравится, когда ребята не поддакивают каждому его слову, а высказывают и свое мнение. Он не из тех начальников, кто любит без конца командовать и поучать. Еще вчера Руутхольм сказал мне, что вообще-то он как политработник тут и не нужен. "Ну что я вам буду объяснять, если вы все и сами понимаете так же хорошо, как я. Ведь если бы не понимали, так и не вступили бы в истребительный батальон". Он, конечно, немножко преувеличивает. Из всех людей в нашей роте он, безусловно, лучше всех разбирается в политике. Сразу видно, что проглотил пропасть умных книг, про империализм рассуждает так, будто сам был президентом какого-нибудь международного концерна. И ведь при этом ходил в школу не больше моего, а меньше. Откуда же монтажник центрального отопления мог набраться столько ума? Не всему же он научился за тот год, что проработал директором. Поразительный, ей-богу, человек все лучше это вижу. Впрочем, хватит о Руутхольме, уж очень я отвлекаюсь.

Спор начал я. А именно, заявил, что в Эстонии происходит гражданская война. Прямо не дает покоя, что в Пярнумаа оказалось так много лесных братьев и что они вели себя так нагло. До поездки на особое задание меня не особенно беспокоили разговоры о бандитах. Экая важность, думал я, если один-другой сумасшедший засел в кустах! Но в Вали я убедился, что дело это вовсе не такое простое. А после увиденного в Вяндре я понял, что лесные братья - сила совсем не шуточная. И вдруг меня шарахнуло, будто громом с ясного неба: не происходит ли у нас в Эстонии нечто такое, что было в России после Октябрьской революции и про что написано в "Кратком курсе". Не в таком, разумеется, масштабе, не с таким, разумеется, четким делением на два фронта, но, по сути, в общем-то похожее.

Мне было очень интересно, что на это скажет Руутхольм.

Политрук не согласился со мной. По его мнению, я преувеличил роль бандитизма. В лице лесных братьев мы, как он уверяет, имеем дело вовсе не с организованной военной силой, а с крошечными отрядами буржуазии, действующими хаотически и вразброс. А гражданская война - это совсем другое, чем разгон бандитских шаек, захватывающих провинциальные исполкомы. Диверсионные акты лесных братьев еще не могут изменить характера войны. Даже и с чисто эстонской точки зрения, главное в ней - всенародная борьба с немецким фашизмом.

И тут спор сразу стал общим. Мне очень нравится, что Руутхольм не считает нас мальчишками, чье дело - лишь запоминать и заучивать все то, чему он нас учит, как воспитатель по должности и призванию.

Деревня поддержал меня. Он рассказал, что в сороковом году кайтселийтовцы из крупных хуторян закопали или спрятали иным манером винтовки, патроны и даже пулеметы. Они явно радовались началу войны и, чем дальше отступала Красная Армия, вели себя все наглее. Новоземельцам открыто угрожали местью, и едва распространились слухи, что немецкие войска захватили Ригу и подходят к границам Эстонии, как в деревнях и на проселках загремели выстрелы. В городах, быть может, и впрямь, как это теперь называется, идет всенародная война, а в деревне люди разбились на два совершенно четких лагеря. Кое-кто не решается поддерживать советскую власть из страха. Боятся, что с ними будет завтра, когда войдут немцы. Отступление Красной Армии сделало людей осторожными. Сельскому человеку, который десятью канатами привязан к своему клочку, не так-то легко покинуть отчий дом, а если ты теперь открыто выступишь против бандитов, то, как только придут немцы, деться тебе будет некуда: кулаки и главари Кайтселийта тебе глаза выклюют или сразу заколотят в землю.

Я распалился и начал валить все в одну кучу. Боюсь, как бы Руутхольм не счел меня болтуном. Сказал даже о том, что и я воевал с бандитами и едва выцарапался из их когтей, а теперь самому стыдно за эту похвальбу. Я сказал еще и то, что, конечно, Вали - это медвежий угол, но вот Килинги-Нымме или Вяндра, где бандиты вывесили сине-черно-белые флаги, - это ведь крупные поселки. Лесных братьев вовсе не так мало, как мы думаем. Приспешники старого строя еще до войны попрятались по лесным деревням, сколотили вокруг себя единомышленников, а кое-где и пролетарию задурили голову. И пошел, и пошел. Я словно втягиваю других со мной в спор, чтобы меня опровергли и разогнали все страхи в глубине моей души. Как приятно было бы услышать от ребят: да не мели ты чушь, Олев! Напрасно ты перепугался, наш народ - это монолит и обрушится на немцев весь целиком, как валун. Что-то в этом роде мне и сказали, но до конца меня не убедили. Чем дольше я думаю об этом споре, тем яснее мне становится, что все мы одного мнения. Из-за чего ми ломали копья? Только из-за того, как назвать кровавые дела классовых врагов. Гражданской войной, как я, выступлением антисоветских элементов, как политрук, или бандитизмом.