— Так ты понимммаешь… — Смерть быстро опьянела. Впрочем — я тоже, хоть вино было легкое. — Эта красотка ведь того…. — она издала звук, какой издавали персонажи «Операции Ы», когда решили, что им велят убить бабушку. — И я должна ее забрать. Эльфы — они… геморрой блин на запущщшшшной стадии… Их низя так морально разлагать. Она ведь… заблушд…дшая… ее дитя… Я должна ее забрать, чтобы искупить ее грех — вместдто нее. Пнимашь?
Я кивнула. Что-то стучало в голову, не совсем о Руазе. Что-то такое надо было спросить у Смерти, ноя никак не могла сосредоточиться.
— Што ты дрожишь? — обиделась Смерть на Гильберта. — Подый нормальнохо вина… это… гхрадусов 40.
— Пджди. — я взяла костлявую за плечо. — Эт… А я?
— Ты? — я кивнула, при чем с размахом, сначала завернув голову назад, а потом с размаху вперед. — Ты за нее.
— Но ты меня не заберешшшш?..
— Не. Я эт… дам… дам… тебе ченс. — Смерть подняла на меня глазницы. — Ар ю спи-ик ингишь?
— Ик. — согласилась я. — Че ты мне дашь — то?
— А… шанс. Эх, жизнь моя жестянка. — в это время Гильберт с отрешенным видом налил нам что-то покрепче — боюсь предположить, что именно. Но его еще каменное лицо говорило о том, что он не будет спорить с костлявой. Смерть залпом выпила горячительное и заявила: — Давай споем?
Я кивнула и подумала, что как пожилая дама Смерть любит что-нибудь застольное. Мы спели «Колокольчики мои», «Валенки», но потом язык начал заплетаться. Я попыталась спеть что-нибудь из современного. Смерть меня устыдила, заявив, что это полная шняга, и попыталась исполнить «Я свободен», переделывая довольно ловко мужской род в женский. Она даже попыталась исполнить голосом гитарное соло из известной баллады — это вышло у ней так лихо, что я зааплодировала и пообещала больше не слушать всякое то, что «не того этого». Потом я все-таки спросила:
— Так ик что?
— А… то…а што я сказала?
— Смерть искупает фсеоооооооо. — попыталась я передать ее в лицах.
— А. Так слуший, да? Эта… эльфийка… Я должна забрать ее. И тебя могла бы забрать. Ведь ты за нее? — я опять тупо кивнула. — Та-ахк воть. Но мне нужна она. Ты здесь пробудь, а там поадртал откроется, и я зап…перу свое. Веришшь?
Я больше не кивала. От выпитого перед глазами все плыло.
— Че-нипбудь спросить хошишь? — догадалась Смерть. Легко сказать. А как я теперь соображу — что я там хотела спросить?
— А Смерть Плскхого Мира прправда такхой? — проикала я. Смерть кивнула — на мой манер, с «разбегом».
— Таккк…ой. Тока писака ваш… он тохго… больно его пожалел. Ваши воощше наших жалэють. Ну што за работа? Ход…ди, забирай… А они… Хоть бы спасбо хто сказал. Лежат, страдают от бол лезней, от старости, б… бббл…
— Не выражайсе. — попросила я.
— Блезней… А, это я уж ховорила. Я п-прихожу — а они меня не ждали. Воттт… ты — меня звала?
Я подумала и кивнула. Ну, было, пожалуй. Особенно когда башка так блин раскалывается, и вставать надо, а неохота. Но Смерть не обратила внимания на мой кивок.
— Прихжу — а они — изыыди. Абыдно, да? И нихому мня не жалко. Я вв… ведь подневоль…ное… Забрал-дставил… Вот тебе мну жалко?
Я кивнула, икнула и затянула «Таганку», но не справилась. С предложения собутыльника, мы спели «Что так сердце растревожило», но и эту песню я с трудом осилила.
— Эх, Ася, труд у меня… этось… Гильберт, как его? А, тьфу на тебя. В опшшшем, мать. Неблаходарный он у меня. Трутт. — Смерть с размаху положила мне руку на плечо. — Вот ты мну боисси?
— Не. — не подумав, пискнула я.
— О. А он боитси. За шчт…то?
Я пожала плечами. Мы обе укоризненно посмотрели на Гильберта.
— Вощше — то, этот Гильберт…Гильбертушка — он хрошший. Дружбан мой. Был. Покка не ссстрарилсе. А теперь… боится… хад… — Смерть всхлипнула. Мы спели в знак протеста «Вечерний звон» — хорошо пошел этот старинный медляк.
— Вспомнила! — гаркнула я так резко, что все вздрогнули, а я даже малость протрезвела.
— Слушай…те.
— Давай, мать, на ты. — своим таинственным голосом предложила Смерть.
— Ты. — быстро согласилась я. — Этого того. Ты… Как тя… Смерть. Ты все знаешь… как это… согласно длжссстным инструхцьям?
Смерть задумалась, потом осторожно кивнула, с любопытством ожидая, что я спрошу.
— Как упить демона? — промямлила я.
Я услышала, как за спиной выдохнул невидимый Гильберт.
— Демонна… — протянула Смерть. И тут, обращаясь к Гильберту, рявкнула — Слышь, подай дичь!
Я не видела своего учителя, но слышала, как что-то зашевелилось. Дичью оказалась рыба с завтрака.
— Слышь. — продолжала Смерть. Потом она обратилась к Гилберту и указала на сиденье косой: — Гильбертушка, прилипни задом к стулю… — когда маг послушно сел, она продолжила. — Энаиска — то, он это… того… В глубине трудный ребенок… этой… че там у них. Ты его лови на жвца. Пняла?
Я не поняла. Смерть объяснила:
— У тебя диадема есть. — слово «диадема» вышло у ней длинно, с почтением, как песня. Тут Смерть снова отвлеклась. — Не хватает… это… развлечений…
— Чегось? — не поняла я.
— Это… Ну, мальчиков что ли.
Смерть медленно подняла голову на Гильберта. Маг — архивариус не пошевелился, только начал покрываться бардовой краской.
— Гильбертушка. Развлек бы, штой, девочек?