Я привыкаю понемногуК тому, к чему привыкнуть трудно:Я привыкаю верить в Бога,Крестясь знамением прилюдно.Я привыкаю к новым штаммам,Ходить всегда одним маршрутом,Что я не встречу свою мамуНа кухне, как обычно, утром.Я привыкаю к жизни в маске,К дешёвым шоу на экране.И внукам я читаю сказки,Чтоб как-то выправить сознанье.Я привыкаю даже, вроде,Хотя родился там, где солнце,К московской слякотной погоде,Где лето редко удаётся.Я не смогу стать молодым,В двадцатый век не перепрыгнуть.Но если стану вдруг таким,То я и к этому привыкну.Мне не увидеть плащаницы,Мечтой останется Париж,Привычку ездить за границуУже никак не возродишь.Мы привыкаем сидеть дома,Всё реже накрывать столы,Как будто чья-то злая воляНас заковала в кандалы.Я не хотел бы жить один,Врасплох событием застигнут.Хотя и знаю наперёд,Что я и к этому привыкну.Но есть на свете мир иной,В котором нет нужды бороться:Привычки бросить всем придётся,Когда прервётся путь земной.И если вы не дураки,Не ожидайте переклички.Сжимая пальцы в кулаки,Гоните прочь свои привычки.
Это было давно
Это было давно – в сладком, призрачном детстве:Мы мечтали с тобой о далёких мирах.Все тогда понимали – это будет не скоро,Но верили: точно на наших глазах.Лет через десять не будет ни тюрем,И денег не будет. Придёт коммунизм.Казалось, мы только глаза чуть прищурим.Мы же – внуки дедов, победивших фашизм.Мы гоним секунды, минуты, часы,Нам время – не время, мы вечно спешим.Мы будем студентами лет через десять,А лет через двадцать – на Марс полетим.Тогда мы совсем не боялись – смеялись,Что век двадцать первый ещё далеко.Но время промчалось, и мы подравнялись,И мне – почти сорок в две тыщи втором.Ну, сорок и сорок – подумаешь, новость,Ведь это всё даже не зрелость ещё!Ну кто тогда думал, что эта условность —Лишь первый звоночек, что путь сокращён.Сейчас мы давно свою жизнь не торопим,Сейчас мы украдкой на время глядим,Теперь мы другие желания копим,И точно на Марс уже не полетим.Теперь-то я знаю, теперь я уверен,Что сбудется только отчаянья крик!Ведь время летит, и мне страшно подумать,Что лет через двадцать я – глубокий старик…