В ритме ненависти

В тот вечер, Олег устраивал вечеринку в роскошном загородном доме по случаю своего дня рождения. Торжество, которое обслуживало около десяти человек, намечалось с размахом. Ожидалось не меньше полусотни гостей, в конце планировался салют. Моня, не выносивший шумных сборищ и людных мест, не смог отказать имениннику, приславшему за ним машину. Почти весь вечер, Моня просидел на застеклённой веранде, вглядываясь через прозрачные двери, в освещаемую мягким, матовым светом, зелёную, волнистую, под влиянием летнего бархатного ветерка, поверхность бассейна. Слева и справа от него, в ограниченном стеклянной перегородкой холле, ему были видны силуэты парней и девушек, двигающихся под гремящую на весь дом музыку. Моня смотрел на нарядных, молодых людей, танцующих, смеющихся, расположившихся в непринуждённых позах напротив друг друга с бокалами в руках, и не мог понять, что с ним не так. Почему ему нестерпимо отвратительны все эти люди? Почему все они без исключения кажутся ему ограниченными, тупыми животными, круг интересов которых вращается лишь вокруг денег, секса и шмоток? И при всём этом, не осознавая всего ужаса своего положения, всей своей несвободы, а может, именно благодаря этой стадной, полурастительной жизни, они, тем не менее, веселы и беззаботны, как дети.

Хотя, что касается Мони, то он и в детстве не был счастливым и радостным. Никогда. Отвлекался, бывало, ненадолго, да. Но вскоре непременно возвращался в своё исходное состояние потаённого страха, тихой ненависти и уныния. Всегда один. Везде изгой. Всюду отщепенец и урод… Вот ещё почему он терпеть не мог все эти компании и тусовки. Они слишком явно и слишком демонстративно указывали ему на то, что он не такой, как они. И ему нет места среди них.

Моня отхлебнул из своего бокала и поморщился. Никогда не любил алкоголь, не понимал, как добровольно можно глотать это. Моня из-за гремящей музыки, не сразу услышал, как вошёл Олег с двумя висящими на нём девицами. Заметив их, он вздохнул и поднялся, собираясь поблагодарить Олега и уйти. Олег, кажется, всё понял, потому что мгновенно сориентировался, выпроводил обеих подружек и с каким-то страдальческим выражением лица повернулся к Моне. Только в ту секунду, когда Олег приблизился к нему почти вплотную, Моня с абсолютной точностью понял, что произойдёт дальше. Но всё равно не успел среагировать. Оттолкнув приятеля, он неловко отпрянул, зацепив стоящий сзади журнальный столик с бутылками, кальяном и фруктами. Раздался ужасный грохот. Он совершенно не помнил, как добирался домой. От переполняющей его ненависти и боли, он почти ослеп. Оказавшись в своей комнате только к рассвету, он сидел на кровати и сжимал кулаки с такой силой, что на тыльной стороне ладони вспухли фиолетовые кровоподтёки. Зато становилось немного легче, но Моня знал, что это ненадолго. Внутренняя боль, заполнившая всё его существо, никуда не делась, она затаилась, чтобы возвратится и обрушится на него с новой силой. Резкая, невыносимая, саднящая. Он пытался убедить себя, что ничего страшного не произошло. Всего лишь ещё одно предательство, ещё одна ложь, ещё одна мерзость. Одной больше, одной меньше, подумаешь… А ведь Лерка предупреждала, хотя видела Олега всего лишь раз. Она говорила Моне, что его новый приятель, один из этих… Даже про себя Моня был не в состоянии произнести это слово. Тогда он посмеялся над ней, решив, что бедная, глупая Лерка наговаривает на парня из ревности. Где она сейчас? Хотя какая разница?! Разве захочет она его видеть после того, как он вычеркнул её из своей жизни? Он так тщательно отгораживался, так оберегал свою мнимую свободу, что чуть не потерял её, чудом выскочив из западни. Нет, не может быть, чтоб она отвернулась от него. Это же Лерка! Единственный и самый преданный друг… Прости меня, Лера! Я иду к тебе, мне снова нужна твоя помощь.

10.

В автобусе Лера ехала вместе со своей будущей ученицей Таней Кривасовой, и её мамой. Шустрая, смуглая девочка, с угольно-чёрными глазами и звонким голосом, первой увидела встречающего их на автостанции отца, и радостно взвизгнула на весь автобус: «Папа!» И если бы мать её не удержала, попыталась бы, наверное, выскочить на ходу. Выйдя из автобуса вслед за ребёнком, Лера оказалась свидетельницей трогательной встречи отца и дочери. – Танюшка! – распахнул он руки навстречу бегущей к нему со всех ног девочке. С Лерой поравнялась мать Тани: