В ритме сердца

Моё детство было наполнено любовью, смехом, нежными объятиями и нескончаемой заботой родителей. Как жаль, что оно решило закончиться несправедливо рано.

Всё изменилось в один день. Всего один миг, одна чужая непростительная ошибка, протяжный скрежет тормозящих колёс об асфальт, резкий удар и тело папы, лежащее в жуткой неестественной позе, и всё в моей жизни изменилось.

Разрываясь криком и слезами, мама закрыла моё лицо, но мне хватило всего секунды, чтобы потом, на протяжении долгих лет, неоднократно видеть в кошмарных снах картину смерти отца. Подобное не забывается, как бы ни хотелось. С этим мне придётся жить и справляться до конца своих дней.

Мне было семь, когда пьяный водитель забрал жизнь папы, но тогда, пребывая в шоковом состоянии, я даже не подозревала, что эта трагедия заберёт у меня не одного, а сразу двоих самых близких и дорогих мне людей. Папу положили в гроб и закопали под землю, оставив на память лишь выгравированное имя на бездушной каменной глыбе, а мама превратилась в живого мертвеца.

Первые дни после похорон она была убита горем настолько, что практически не двигалась. Она могла целый день провести в кровати или сидеть в кресле отца, заворожённо глядя перед собой в одну точку. Лишь потоки слёз по её бледным щекам давали мне понять, что она ещё жива.

К сожалению, папа был детдомовцем, а мама разругалась и оборвала все связи с семьёй, ещё когда покидала Болгарию, поэтому кроме них я не знала других родственников.

Я была совсем ребёнком, но страх потерять единственного родного человека и остаться совсем одной был настолько велик, что мы поменялись с ней ролями. Несмотря на малый возраст, я ухаживала за мамой, как могла и умела: я не отходила от неё ни на шаг, везде следовала по пятам, постоянно обнимала, целовала, плакала вместе с ней, заставляла и помогала есть, пить, мыться. Не могу сказать точно, как долго она пробыла в таком коматозном состоянии. Первые недели прошли, словно в беспросветной мгле, но, к счастью, со временем она понемногу начала приходить в норму. По крайней мере, я так думала.

Через несколько месяцев мама продала наш дом, в который когда-то привёл её папа, обещая десятки лет счастливой совместной жизни. Мы переехали в менее приятный, бюджетный район, а вместо дома меня ожидала квартира площадью втрое меньше.

Мама перевела меня в другую школу и забрала из хореографической студии, сообщив, что нам необходимо по максимуму урезать расходы. В любой другой ситуации для меня это показалось бы концом света, ведь танцы были всем, чем я грезила, стоило лишь научиться ходить. Но без папы во мне погасло и желание танцевать. Ведь его нет, и мне больше не для кого было становиться «звёздочкой».

После обоснования на новом месте мама устроилась в ресторан официанткой, так как без должного образования работу лучше было попросту не найти (до этого нас полностью обеспечивал папа). Также она безукоризненно выполняла все стандартные ежедневные задания прилежной домохозяйки и материнские обязанности, только вот все движения её были словно на автопилоте. Пустые и бездушные. Юна Джеймс больше не была похожа на ту светящуюся, вечно порхающую по дому и подпевающую себе под нос любимые песни маму. Теперь её глаза начинали сверкать лишь от очередной порции подступающих слёз, а со мной разговаривала только по необходимости. Вместе со смертью папы она потухла. Замкнулась в себе. Не было в ней желания жить, всё вокруг потеряло всякий смысл, полное равнодушие ко всему происходящему и окружающему миру. В том числе и ко мне.

Первый год после переезда дался мне тяжелее всего. Новая квартира и район, в котором мы жили, оказались гораздо более неприятными, чем показались мне на первый взгляд. Меня приводили в ужас крики, драки, звуки разбивающихся стёкол и даже оглушительные выстрелы, доносящиеся с улиц. Замечая устрашающие, шумные группы темнокожих и другие невнятные компании, я тут же меняла направление, пытаясь обойти проблемы стороной, а после захода солнца я вообще даже не думала о том, чтобы выйти из дома, и до проступающего холодного пота на спине боялась и переживала за маму, когда её смена в ресторане заканчивалась поздно вечером. И всё это было лишь началом длинного перечня всего ужаса, с которым мне довелось столкнуться после переезда в Энглвуд.

В новой школе тоже сразу не задалось. Я перешла в середине учебного года. Другие дети уже успели завязать между собой дружбу и разделиться на отдельные группы, и пусть никто особо не задирал и не обижал меня, но и сдружиться с новой замкнутой девочкой желания не изъявляли. Да и я сама не пыталась никому понравиться. На тот момент мне было необходимо, чтобы меня просто оставили в покое.

Когда все внутренности скручивало от всепоглощающей тоски по папе и боли от маминой отрешённости, я просто пыталась стойко вытерпеть очередной учебный день до конца без лишних проблем и происшествий.