В ритме сердца

– Выбор есть всегда, Никс. Может, это хороший повод бросить работу в клубе? – я вновь начинаю старую балладу, но в этот раз стоит мне только подумать о том, что Никс каждую ночь танцует перед сотнями чужих глаз, виляя своим сочным задом, я ощущаю, как десятки острых иголок вонзаются в грудную клетку. Я никогда не одобрял её работу в клубе, но сейчас она меня прямо-таки бесит. Даже не сразу ощущаю, как от внезапно вспыхнувшей злости чересчур сильно сдавливаю банку в руках. – Я не хочу, чтобы ты там работала! – твёрдо заявляю я до того, как успеваю обдумать.

Но она смотрит на меня совершенно спокойно, и мои слова её нисколько не удивляют, так как слышит их далеко не в первый раз.

– Я тоже много чего не хочу, Остин, но есть такое слово «надо», – ровно отвечает она и тянется к зловонной банке в моих руках.

– Не трогай, я сам! – говорю, открывая крышку, и еле сдерживаю слёзы от едкой вони. Вот оно – лучшее лекарство – не только от ран и ушибов, но и от каменного стояка и вообще всех остальных ненужных мыслей.

– Раскрой ладони, – требую я, пытаясь не дышать, и Никс сразу же выполняет.

Медленно, стараясь не причинять лишней боли, я покрываю мазью её порезы на руках, обильно смазывая места, где полностью стёрта кожа.

Сколько раз за долгие годы нашей дружбы я точно так же смазывал её синяки, царапины и другие побои?

Не сосчитать!

Но почему-то сейчас я чувствую себя будто не в своей тарелке, словно делаю это в первый раз с совершенно другой Николиной, которую совсем не знаю.

– Очень больно? – спрашиваю, заметив, как она сильно покусывает губы.

– Нет. Всё могло быть гораздо хуже, – тихо отвечает, вынуждая сердце встревоженно ускорить темп.

– Никс, прошу тебя, будь осторожней. – Прочищаю горло, пытаясь подобрать нужные слова. – Ты права, возможно, я не совсем осознаю, что ты уже выросла и можешь сама за себя постоять, но это не изменит того факта, что я никогда не перестану за тебя волноваться.

Она тяжело вздыхает, обдавая меня ягодным ароматом пирога, что не только исходит от её сладкого дыхания, но и успел плотно пропитать всю её одежду и волосы. Такие нежные, точно шёлк, волосы, словно созданные, чтобы в них зарыться носом и бесконечно наслаждаться их особенным запахом.

Сколько раз я и это делал? Вдыхал его, пока распутывал густые пряди, которые она постоянно умудрялась испачкать чем-то липким? Просыпался утром, усыпанный облаком её белокурых волос, когда она оставалась у нас на ночь после очередной ссоры с Филиппом? Целовал в макушку? Обнимал? Прижимал к себе, когда успокаивал?

И почему я всё равно не помню её запаха? Точнее, не того, что она источает сейчас. Не родной запах моей маленькой девочки-загадки. Совсем другой. Незнакомый. Но до безумия приятный. Стирающий из мозга тот исходный файл, что всегда позволял мне видеть в ней младшую сестру, о которой я должен заботиться и оберегать от всех проблем.

– Николина… Ты прости меня за… ну, за то, что я был так резок на кухне, – неохотно начинаю говорить о том, что меня крайне сильно волнует.

– А ты был резок? – Её испытывающий взор, подобно клинку, рассекает воздух и меня вместе с ним.

– А разве не был? – судорожно сглатываю, пытаясь удержать глаза на её сосредоточенном лице.

– Я бы сказала, ты скорее был слегка… возбуждён.

Мне кажется, никогда в жизни я не испытывал такого жгучего стыда. Я с каждой пройденной секундой всё больше ощущаю, как предательски сгорает кожа моего лица, и даже представлять не хочется, какого оно цвета.

И почему я наивно надеялся, что она могла не заметить?

Словно затаив дыхание, Никс ждёт объяснений, а у меня все слова, перемешавшись в кашу, наглухо застревают в горле.

– Э-э-э… – Пытаюсь прокашляться в надежде облегчить себе задачу. – Не знаю, что на меня нашло, Никс, не знаю, что даже сказать… – Прекрасное начало. – Мне так стыдно, я совсем не хотел…

– А мне показалось, что очень даже хотел, – сдержанным голосом перебивает Никс, от чего мне становится ещё сложнее.

Как она это сейчас делает? Так умело скрывает эмоции. И я не про ту «невидимую стену», что мне никак не удаётся пробить, а про то, как ни один мускул на нежном лице не выдаёт её состояния, а ровная интонация голоса вынуждает лихорадочно гадать. Она злится? Поражается? Втихаря смеётся надо мной? Или обижается? А может, ей так же неловко, как и мне?

Чёрт бы её побрал! Это невыносимо…

– Никс, Бога ради, ты только не подумай ничего… – Стираю проступившую нервную испарину со лба. – Я бы никогда… Чёрт! Не могу понять, куда смотрел, но я тебя сначала не узнал. И…

– А потом что? – Ещё один точный выстрел, сбивающий меня с ног.

Вот же блин! Что я там говорил о том, что люблю всё «непростое»?

Глубоко вздыхаю и, справляясь с до сих пор неведомым мне смущением, беру себя в руки.