— Кто он? — спрашивает остро и свирепо, отчего я осознаю, что мне сейчас лучше ему не врать.
— Знакомый.
Но мой короткий ответ совсем не удовлетворяет Адама.
— Либо ты сама рассказываешь, какие отношения связывают тебя с этим недоумком, либо я всё узнаю своими путями.
— Тогда, полагаю, ты можешь сразу же приступать к самостоятельному расследованию, ведь, что бы я сейчас ни сказала, ты вряд ли мне поверишь.
Вздрагиваю, когда Адам одним плавным движением поворачивает меня на сто восемьдесят градусов к себе и, приподнимая моё лицо за подбородок, вынуждает встретиться с ним взглядом.
— А ты попытайся хоть раз быть максимально честной — а там дальше я уже решу: верить тебе или не верить.
В приглушённом освещении террасы чернота его глаз кажется ещё более пугающей, осязаемой, манящей… Но тлеющие угли моей только что обузданной ярости позволяют мне не поддаться его искушению, напрочь забыв о том, с каким превосходством он смотрел на меня ещё совсем недавно.
— Хорошо, Адам, я отвечу тебе, только чтобы ты отвязался от меня, но это будет первый и последний раз, когда я делюсь с тобой своей личной информацией! Марк Эндрюз — редкостная скотина, которую я искренне мечтала бы никогда не видеть и не знать, но, так как он является парнем моей подруги и лучшим другом моего брата, мне приходится мириться с его присутствием в своей жизни! Вот и все наши с ним отношения! — объясняю я, переводя свой взор с его глаз чуть левее, на вьющиеся вдоль стен лианы.
— Хм… — несколько следующих секунд Адам что-то загадочно обдумывает про себя, удерживая меня на тонкой проволоке своего пытливого взгляда. — Хорошо. Если это правда, зачем тогда нужно было так нервничать, а теперь ещё и злиться? — спрашивает он с подозрением.
— Я злюсь на тебя! — выпаливаю в довольно грубой манере.
— На меня? — Адам недоумённо сводит брови.
— Да! Если бы не твоё непонятное желание совать нос в мою жизнь, я смогла бы избежать проблем, что ждут меня с братом, когда Марк расскажет ему о моей работе.
— В этом тебе нужно винить не меня, Николина, а исключительно свою дурацкую привычку беспросветно врать всем и каждому, — невесело усмехается он.
— Иногда бывает, что просто нет другого варианта, как только солгать, — вырывается с моих уст с чрезмерным отчаяньем, что не ускользает от его слуха.
Взгляд Адама в миг наполняется каким-то жутким, маниакальным блеском, и он властным жестом обхватывает моё лицо, наклоняясь ко мне настолько близко, что теперь в его глазах я вижу своё отражение.
— А теперь… будь честной ещё раз и признайся мне: этот мнимый брат всё-таки является кем-то большим для тебя, не так ли? В машине ты опять соврала мне?
Его вопрос морозным инеем оседает на моих губах, пробирается внутрь и, добираясь до сердца, протыкает его ледяным копьём страха. Но я не выдам ему сокровенную правду. Ни за что. Никогда. Мои чувства к Остину зарыты так глубоко, что даже Адам не сможет до них докопаться.
— Нет, я тебе не врала, а всё потому, что не понимаю, почему должна была это делать. Как и сейчас не нахожу веских причин для каких-либо оправданий, — смахиваю его руку со своего лица. — Ты — мой самопровозглашённый начальник на этот вечер, но на этом всё, Адам. У меня нет никакой необходимости отвечать на вопросы об отношениях с мужчинами в моей жизни. И давай договоримся обо всём прямо здесь и сейчас: сегодня каждый из нас получит друг от друга то, что так сильно желает, но после… Я хочу, чтобы ты забыл о моём существовании, и обещаю тебе: я сделаю то же, — скрывая дрожь в голосе, я строго выдвигаю своё требование, выполнить которое будет правильней всего в нашем с ним коротком, но столь похожем на огненное торнадо знакомстве.
Игнорируя бешеные удары пульса в висках и подступающий горький ком к горлу, я намереваюсь обойти его и вернуться обратно в зал, но не проходит и доли секунды, как Адам отрывает меня от земли и, несмотря на мои никчёмные порывы отбиться, насильно усаживает на балюстраду.
— Что ты… Боже!.. — моя попытка возмутиться превращается в протяжный стон, когда он разводит коленом мои ноги, удобно устраивается между бёдер и, крепко сжав ладонями ягодицы, прибивает меня к своему возбуждённому паху.
— Всё сказала?! — злостно бросает Адам до предела ожесточённым голосом. — А теперь послушай и ты меня, идиотка. Ты мне все нервы истрепала своим несносным характером и вечной ложью. Я по горло сыт всем этим мучительным ожиданием, ведь ни с кем и никогда я так долго не возился, как с тобой, и потому ты точно непроходимая дура, раз думаешь, что мне хватит одной ночи, — он до боли мнёт мою попку, затем поглаживает и вновь сжимает, ещё сильнее вбиваясь в меня своей выдающейся твёрдостью, вытесняя из головы все благоразумные мысли, оставляя лишь один-единственный вопрос: что из двух сейчас твёрже — каменная ограда под моим задом или его член между моих ног?
— Адам… — всхлипываю и хватаю его за ткань рубашки, ощущая, как электрические разряды, расползаясь по позвоночнику, стекаются к горячему месту соприкосновения наших тел.