В ритме сердца (СИ)

— Адам, почему ты так долго молчишь? — её неуверенный шёпот с дрожащими пальчиками, робко притрагивающимися к моей щеке, неумолимо наполняют меня доселе незнакомым теплым чувством — блаженным, трепетным, насыщенным, заставляющим каждый атом тела парить в невесомости. — Всё в порядке? Ты чего побледнел? Неужели моя девственность тебя так напугала? — с лёгкой насмешкой спрашивает Лина, даже не представляя, чем для неё могла кончиться та ночь, если бы я не сумел вовремя остановиться. От этой горькой мысли и вида её лихорадочного состояния, до которого я свирепо её довёл, моё сердце пробивает чем-то раскалённо-острым. Мощно. Безжалостно. Насквозь. Так, что вся грудная клетка начинает агонизировать, наполняя меня удушающим пламенем.

Господи, да что со мной такое? Что за безумное помешательство? Я же таким никогда не был! Я никогда не мучил женщин своей силой, а только доставлял им удовольствие. Зачем же с ней я это делаю? Она же этого не заслуживает! Она ведь даже не знает, что со мной творит.

Она просто дрожащая, упёртая девочка с самым дурным характером из всех, что я встречал. Такая маленькая, хрупкая, но настолько волевая и сильная, что, даже пылая в нечеловеческих мучениях страсти, ей удалось не только сбросить с моих глаз кровавую пелену одержимости, но и подорвать всю мою годами несокрушимую опору, тем самым зародив во мне необходимость добровольно сдаться. И это желание мне больше не убить в себе. Не изменить. Не изгнать из мыслей. Его мне остаётся лишь принять. Смириться. И сделать то, что когда-то поклялся самому себе никогда не делать, — подчиниться.

— Адам, да скажи же ты что-нибудь наконец, — тихий сип Лины наполняется беспокойством, когда она ладошками накрывает мои щёки и пьяными глазами тщетно пытается считать с моего лица всю правду.

А правда в том, что…

— Ты в самом деле особенная, Лина, — скорее для самого себя твёрдо произношу вслух эту безусловную истину, которую нет больше смысла и дальше отрицать. — Чёрт бы тебя побрал, во всём умудрилась удивить меня, выделиться, нарушить общую закономерность. Ты особенная. И совершенно не понимаю, о чём все эти тупоголовые слепцы думали, когда смотрели на тебя? Ты самая красивая, непредсказуемая и несносная из всех, кого я когда-либо знал. И теперь уж я точно уверен, что у тебя никого нет и не было. Теперь я точно знаю, что ты только моя, дура ненормальная, — сокрушённо выдыхаю я и начинаю тереться носом о её румяное лицо, покрывая короткими поцелуями влажный лоб, носик, губы, мою любимую родинку на подбородке, сползаю по шее к груди, целую каждый мой укус и тёмное пятнышко на нежной женской коже. Знаю, её тело нуждается сейчас далеко не в мягких ласках, но в них впервые в жизни нуждаюсь я. Размазня во мне торжественно взбирается на трон в желании залечить все нанесённые мной раны, и я ему в этом нисколько не мешаю, потому что сам того желаю.

— Почему дура? — от поцелуев меня отвлекает приглушённое бормотание дикарки, что, тихо постанывая, обхватывает мою шею руками, чтобы не упасть. Но я всё равно чувствую, как её ножки начинают подкашиваться, и потому сгребаю её в объятья, начиная удерживать на весу.

— Из всего, что я тебе сказал, ты услышала только это? — хрипло смеюсь я, прижимаясь к её лбу своим.

— Если честно, да… Мне кажется я уже ничего не слышу, не вижу, не чувствую, кроме нестерпимого жара под кожей, — растерянно лепечет Лина, с каждым вдохом и выдохом обмякая в моих руках всё сильнее. Наши дыхания вновь переплетаются, и это ощущается так правильно, горячо, необходимо, что меня окончательно накрывает. Я хочу её. Но ещё больше хочу прекратить её мучения. И мне не нужны больше никакие признания и просьбы, чтобы сделать это и победить в нашей тупой, вымышленной игре. Я уже выиграл. Она — моя. Она и есть моя победа. И ничего больше мне не нужно.

Но стоит мне только ощутить себя абсолютным триумфатором лишь потому, что крепко прижимаю её невинное тельце к себе, как вселенная в очередной раз решает проявить свою иронию во всей красе.

— Я больше не могу терпеть это, Адам… Я сдаюсь. Сдаюсь. Я сделаю всё, что ты пожелаешь, только возьми меня… умоляю. Пожалуйста! Я умоляю! Я хочу тебя, — её жалобный скулёж полностью заполняет мой разум, но вместо долгожданного ликования всю душу мне в клочья разрывает.

— Нет, маленькая моя, молчи. Не говори ничего больше, — я мягко накрываю её губы поцелуем, ощущая металлический привкус её крови на своём языке, а вместе с ним — жгучее желание набить себе морду за то, что был таким мудаком, который замучил нас обоих. — Я всё сделаю. Всё сделаю… и сделаю так, чтобы максимально облегчить твою боль, — обещаю я, бережно укладывая её обратно на кровать, нависая над ней сверху. Она тут же широко расставляет свои ножки, мутным взглядом призывая меня поторопиться. Но я не могу торопиться. Она не знает, что её ожидает. И потому её нужно подготовить.