В ритме вальса

— Нишкни, убью! — скрипнул зубами Фатеев и скрылся в ночи…

— …Нет, вы только посмотрите, Никандр Максимович, — восхищенно шептал секретарь, — настоящий ДЗОТ, древо-земляная оборонительная точка! Финскую и германскую прошел, а таких не встречал…

— Н-да… — промычал Никандр Максимович, озирая частокол, ощетинившийся вокруг фатеевской хижины. Из-за забора слышался собачий брех.

— Пожарных вызвал? — деловито осведомился начальник РЖУ.

— Вон они, — ткнул секретарь пальцем туда, где сияли каски пожарной команды. Четыре бульдозера ждали команды к атаке.

— Осторожней, дяденьки! — крикнул соседский мальчишка. — Он вчера к брату за ружьем ездил.

Уста младенца глаголили истину: из окна фатеевского палаца выстрелили.

— Стыдись, Иван Николаевич, — увещевал с помощью мегафона управляющий. — Ведь сколько деньжищ тебе государство за твою развалину дает. В ванной комнате мыться будешь, на лифте ездить…

— А мне на вашу ванную… — донеслось из домика.

— Когда троица? — вдруг спросил Никандр Максимович. — Не атеисты есть кто? — крикнул он в задние ряды.

— В этот выходной, сынок, — подсказала какая-то старушка.

— Так вот, — решил начальник, — он, стало быть, непременно напьется, тогда его и берите. Живьем. А хибару — к ногтю.

Кое-как дождавшись воскресенья, сотрудники, ведомые Никандром Максимовичем, за свой счет перевозили очумевшего от самогона Фатеева в роскошную новую квартиру. В арьергарде двигался «ГАЗ» управляющего. Никандр Максимович озабоченно прижимал к сердцу спичечную коробку с тараканами. Насекомые были отловлены лично Анной Алексеевной, женой Фатеева.

С грехом пополам расставив по углам древнюю мебель, жилот-дельцы на цыпочках удалились.

Очнувшийся к среде Иван Николаевич долго ничего не соображал. «Что за чушь? — тяжело подумал Иван Николаевич, ударившись о дверную ручку санитарного узла. Разнузданно болтавшаяся цепочка привела Фатеева в ярость. Он вырвал ее с корнем, и на душе стало легче. Сиденье удалось разбить ногами без особого труда.

«В ванной комнате мыться будешь», — вспомнил Фатеев и похолодел от ненависти. Сатирически улыбаясь, он прошел в ванную комнату и несколько минут что-то усиленно обдумывал.

— Нюрка! — радостно крикнул Иван Николаевич. — Тащи картошку!

Корнеплоды прекрасно разместились в сверкающей овальной чаше.

— В ванной мыться будешь, — бормотал Фатеев, выдирая душевой шланг, — в ванной…

Розетка для мыла разбилась с одного удара… «Мыться будешь», — хрипел Иван Николаевич, сладострастно вколачивая кусок деревяшки в умывальный кран. «Картошка свет не любит, ей свет ни к чему», — пел Фатеев, вывинчивая лампочку. Мало-помалу ванная комната приобрела нормальный вид.

— Будет тебе, Вань, отдохни, — позвала его из кухни жена. — Глянь, — горделиво пригласила Анна Алексеевна, — пока ты, как зверь, валялся, вот я как убралась.

— Даешь! — крикнул Фатеев. — В два притопа! — Он в несколько поворотов отвинтил последние гайки, и газовая плита рухнула на пол.

Чай, приготовленный на керосинке, пили при свечах. В тот вечер как Эдисону, так и Яблочкову пришлось перевернуться в своих гробах девять раз: ровно по количеству электропатронов в квартире. Постепенно она становилась годной для жилья. Два «прусака», перебежавшие трапезный стол, были встречены яростным ликованием супругов.

— Прижились, — удовлетворенно констатировала Анна Алексеевна, провожая насекомых застывшим темным взглядом.

— Ив Сибири жив человек, — произнес глава семейства и насторожился. Кто-то мерно, с правильными интервалами стучал в потолок.

— Камаринская, — безошибочно определил Фатеев.

Стук нарастал. Казалось, целый эскадрон шел вприсядку. Иван Николаевич схватил кочергу и с силой ткнул ею в потолок. Наверху вызывающе исполнили «Барыню». Языческое торжество новоселья шло полным ходом. Светлая мысль озарила затемненную недоброкачественным алкоголем голову Фатеева. Кряхтя, он поднял огромный диван и с маху опустил его на пол. Боевая подруга энергично ударила по паркету ухватом. Супруги увлеклись и долго не замечали звонка, дребезжавшего в передней. Взяв двустволку, Иван Николаевич, крадучись, пошел к входной двери.

— Акимушка! — возопил Фатеев и, плача от чувства, граничащего с радостью, взасос поцеловал мужчину с утюгом, качавшегося в дверях. Это был Аким, прежний сосед супругов.

— Пойдем ко мне, друг, — орал Аким, — угощу!

Они подошли к двери Акима, и инвалид с гордостью показал на надпись, выведенную чьей-то дерзновенной рукой: АКИМЪ — ТУН-НЕАДЕЦЪ.

— Соседский пацан писал, — весело уточнил Аким. — Я ему ноги переломаю.

То, что увидел у Акима Фатеев, болезненно пронзило его восхищением и завистью. Паркет в комнате был содран начисто.

— Во! — сказал Аким, балансируя на голом бетонном перекрытии. — Цельных двенадцать квадратов. Третий день гуляю, сбирать не выхожу. Домовладельцу из Тушина продал, Резникову Александру Гаврилычу…

Инвалид был в ударе.