В родном углу

«И что я наговорилъ этой дѣвушкѣ въ свое оправданіе, оставляя ее? — разсуждалъ онъ, повторяя въ умѣ свои слова „заглажу, заглажу“. Вѣдь чтобы загладить дерзость, надо сдѣлать предложеніе и жениться на ней, если она согласится выйти за меня замужъ. А я этого не только еще не рѣшилъ, но даже и не обсудилъ обстоятельно. — Вѣдь это шагъ въ жизни, большой шагъ, крупный шагъ для меня, хотя Раиса и нравится мнѣ».

— Долгонько вы сегодня загулялись, ваша милость… — проговорилъ Поліевктъ, стоявшій въ дверяхъ, — ложитесь-ка скорѣй на покой… Пойдемте въ спаленку и я васъ раздѣну.

— Уходи и ложись спать… Я самъ раздѣнусь, — сказалъ Сухумовъ, какъ-бы очнувшись.

— Зачѣмъ-же вамъ самимъ? На то я есть. Надо будетъ и здѣсь свѣчи загасить. А вы извольте перейти въ спаленку, надѣть халатикъ и туфельки. Тамъ въ спаленкѣ и посидите и помечтаете, пока молочка выпьете на сонъ грядущій.

«А все это вѣдь стаканъ шампанскаго надѣлалъ, котораго я такъ давно не пилъ! — продолжалъ укорять себя Сухумовъ за поцѣлуй, — Вино ударило въ голову, подняло нервы — вотъ и необдуманный поступокъ. Это ничего не значитъ, что я часъ проѣхалъ по морозу… Нервы все равно были подняты вслѣдствіе вина, да и сейчасъ они подняты»…

Въ спальнѣ Сухумовъ съ помощью камердинера раздѣлся, надѣлъ халатъ и туфли и сѣлъ въ кресло около бабушкина туалета, который ему замѣнялъ въ этой комнатѣ письменный столъ и гдѣ стояли небольшая чернильница, два бронзовыхъ подсвѣчника, маленькіе часы, бьющіе четверти часа и лежали письменныя принадлежности. Кабинетъ былъ еще только на Рождествѣ включенъ въ число жилыхъ комнатъ. Сухумовъ не успѣлъ еще привыкнуть къ нему и очень рѣдко сидѣлъ въ немъ. Сегодня ночью онъ зашелъ въ него, чтобы запереть въ письменномъ столѣ бумажникъ съ деньгами, кошелекъ, записную книжку и карманные часы, которые бралъ съ собой къ доктору. Поліевктъ уже не спалъ больше съ Сухумовымъ въ одной комнатѣ на кушеткѣ, какъ было раньше, но застилалъ себѣ постель рядомъ, въ гостиной на диванѣ. Лампа по-прежнему всю ночь горѣла въ спальнѣ.

— А какъ завтра будить васъ прикажете? — спросилъ Поліевктъ. — Неужто опять спозаранку?

— Какъ всегда… Въ восемь часовъ. Разсвѣтетъ и буди… Зачѣмъ исключенія? Докторъ прописалъ мнѣ режимъ, по этому режиму я долженъ жить.

— Нѣтъ, я къ тому, что сегодня-то до третьихъ пѣтуховъ ложиться не изволили… Не нудьте себя, коли такъ, ваша милость… — ложитесь въ постельку…

Сухумовъ досадливо махнулъ рукой, дескать: уходи, провались.

— Кудрявыхъ сновидѣній вашей милости желаю… На Василія Великаго, на Новый годъ всегда всякіе сны снятся. Что приснится, то и сбудется въ Новомъ году, — проговорилъ камердинеръ, поклонился и вышелъ изъ спальни.

А Сухумовъ продолжалъ сидѣть около туалета бабушки, спиной къ зеркалу. Мысль о сдѣланномъ Раисѣ поцѣлуѣ не давала ему покоя, хотя онъ уже теперь и утѣшалъ себя, что это было въ предѣлахъ флирта, правда очень крайняго флирта, но за послѣднее время легкихъ нравовъ допускаемаго даже и въ болѣе высшемъ обществѣ.

И онъ сталъ припоминать, что Раиса нисколько не оскорбилась его поцѣлуемъ, не высказала даже ни слова негодованія, а только мягко замѣтила: «это, это нехорошо».

«Невинный поцѣлуй, — разсуждалъ онъ. — А я-то какія слова! „Заглажу, заглажу“. Ахъ, что можно сгоряча надѣлать»! — упрекалъ онъ себя.

Ложась въ постель, онъ уже думалъ:

«Впрочемъ, вѣдь, это какъ понимать слово „заглажу“. Можно понимать и такъ: заглажу будущей скромностью. Да, по всѣмъ вѣроятіямъ, она такъ и поняла».

Засыпая, онъ утѣшалъ себя доводомъ:

«Поцѣлуя никто не видалъ. А какъ она сама смотритъ на этотъ поцѣлуй — выяснится при первомъ свиданіи съ ней».

Ночью Сухумову снилось, что онъ уже женатъ на Раисѣ, что они въ Парижѣ, что она въ хорошемъ дорогомъ платьѣ, въ подвязанномъ, какъ у докторши, передникѣ и, засуча рукава, мѣситъ тѣсто въ глиняномъ горшкѣ и бойко разговариваетъ съ нимъ по-французски, хотя на самомъ дѣлѣ Раиса ни слова не знала по-французски.

Сухумовъ проснулся.

«Какой сонъ! — подумалъ онъ. — Впрочемъ, удивительнаго тутъ ничего нѣтъ. Я цѣлый вечеръ провелъ съ Раисой, ложась спать, думалъ о ней… А сонъ всегда почти отраженіе событій дня».

А сердце билось усиленно, стучало и въ виски.

«Съ чего волненіе-то? — спрашивалъ онъ самъ себя. — Худого вѣдь ничего не было-бы, если-бы я и на самомъ дѣлѣ былъ женатъ на ней. Она дѣвушка хорошая и очень мнѣ нравится. Сословная разница, но вѣдь это-же пустяки, здравый разсудокъ говоритъ, это пустяки. Теперь все меньше и меньше объ этомъ думаютъ. Докторъ Кладбищенскій на крестьянкѣ женатъ и счастливъ».

Сухумовъ закурилъ папиросу и сдѣлалъ нѣсколько затяжекъ. Сердцебіеніе успокоилось, въ глазахъ зарябило, начало туманиться. Онъ перевернулся на другой бокъ и опять заснулъ.