В родном углу

Когда онъ обернулся къ супругамъ Тиховздоховымъ, тѣ уже встали съ своихъ креселъ и смотрѣли на нихъ. Попадья стояла совсѣмъ растерянная и слезливо моргала, дѣлая какіе-то жесты мужу. Отецъ Рафаилъ то обдергивалъ широкій шитый гарусомъ поясъ подрясника, распахивалъ рясу, то, растопыривъ пальцы рукъ, зачесывалъ ими назадъ свои жиденькіе волосы.

— Теперь можемъ объявить и вамъ о нашихъ переговорахъ и рѣшеніи, — тверже и уже веселѣе сказалъ Сухумовъ, бросивъ слезливый, ноющій тонъ.

Онъ взялъ заплаканную Раису подъ руку и съ нѣкоторой торжественностью подвелъ ее къ супругамъ Тиховздоховымъ.

— Поздравьте… Мы женихъ и невѣста… — вырвалось у него.

— Да ужъ слышали, слышали сейчасъ… — вырвалось у отца Рафаила. — Но, Боже милостивый, это такъ неожиданно, что не знаемъ даже — вѣрить-ли намъ ея счастью?.. Настасья Сергѣвна! — бормоталъ онъ, взглянувъ на жену.

— Охъ… ахъ… ужъ и не знаю… ничего не знаю… ничего не понимаю… Какъ это вдругъ… Словно съ неба упало… И за что ей такое счастіе! За что? Чѣмъ она замолила у Бога такое счастіе, если все это вы вправду, — бормотала попадья.

— Своей чистой душой, своей правдой, своей простотой… — отвѣчалъ Сухумовъ.

Отецъ Рафаилъ стоялъ, растопыря руки и пальцы рукъ, и топтался растерянно на одномъ мѣстѣ.

— Что-жъ, благословить развѣ?.. Что-жъ, снять икону со стѣны, что-ли? — спрашивалъ онъ, ни къ кому не обращаясь. — Я думаю, надо благословить… Безъ благословенія какъ-же…

— Раиска! Ахъ, Богъ ты мой! — крикнула вдругъ попадья. — Да чего ты, дура, подносъ-то въ рукѣ держишь! Поставь его на столъ. Вотъ ополоумѣла-то дѣвушка!

И она вырвала изъ руки Раисы подносъ, который та все еще продолжала держать въ рукѣ, и поставила его ребромъ на кресло.

— Благословить, что-ли? — повторялъ вопросъ священникъ. — Безъ благословенія иконой все-таки не полагается… Какъ вы думаете, Леонидъ Платонычъ? Какъ но-вашему? — отнесся онъ къ Сухумову. — Вѣдь ужъ теперь, такъ сказать, женихъ и невѣста.

— Благословите, отецъ Рафаилъ. Съ обычаями я не знакомъ, но ничего не имѣю, если это полагается, — отвѣчалъ Сухумовъ.

— Настасья! Жена! Давай икону! Или нѣтъ, ты грузна. Пускай сама Раиса со стѣны икону сниметъ, — отдавалъ приказаніе священникъ.

— Ну, гдѣ-жъ ей теперь… До того-ли ей… У дѣвушки ушки на макушкѣ отъ радости, а онъ: снимай икону. Я сама сниму… — засуетилась попадья и побѣжала въ сосѣднюю комнату.

— Ну, Раиса, завтра-же отстой молебенъ святителю угоднику Божію Николаю Чудотворцу Мирликійскому, коль ужъ замолила себѣ такое счастіе! — сказалъ отецъ Рафаилъ, оставшись при женихѣ и невѣстѣ. — Я отслужу, а ты отстоишь. Онъ, батюшка, великій чудотворецъ, былъ всегда покровителемъ бѣдныхъ невѣстъ, какъ изъ его житія явствуетъ.

Раиса молчала. Молчалъ и Сухумовъ, ожидая благословенія иконой и любовно взглядывая на Раису.

А изъ сосѣдней комнаты Настасья Сергѣевна кричала:

— Рафаилъ Васильичъ! Какую икону-то снимать со стѣны?

— Да снимай большую Казанскую въ окладѣ, отвѣчалъ отецъ Рафаилъ. — Послѣ благословенія Раисѣ отъ дяди въ Божіе милосердіе и пойдетъ.

Вскорѣ показалась попадья съ иконой Казанской Божіей Матери.

— Ахъ, счастье, счастье! И какъ это ей такое счастіе вдругъ съ неба упало! — вздыхалъ и ахалъ отецъ Рафаилъ. — Ну, что-жъ, становитесь передъ иконой… Креститесь… — командовалъ онъ Сухумову и Раисѣ. — А ты, Настасья Сергѣвна, со мной рядомъ…

Женихъ и невѣста послушно стали передъ иконой. Началось благословеніе.

XLIII

Широкія сани съ откосами около полозьевъ покрытыя персидскими коврами и запряженныя тройкой лошадей, подкатили Сухумова и Раису къ воротамъ доктора Кладбищенскаго. Былъ часъ второй свѣтлаго, солнечнаго, морознаго дня. Занесенные снѣжной пылью сѣдоки вышли изъ саней и черезъ калитку направились на дворъ, въ подъѣздъ доктора. Раиса была уже не въ скромной заячьей шубкѣ, крытой сукномъ, съ бѣличьимъ воротникомъ, а въ куньей, крытой темнозеленымъ плюшемъ, ротондѣ бабушки Сухумова Клеопатры Андреевны. Опять деревянная скрыпучая лѣстница. Опять пахнуло на нихъ какимъ-то вкуснымъ чадомъ отъ пригорѣлаго мяса, лука и масла, когда они поднялись во второй этажъ въ квартиру доктора. Въ кухнѣ ихъ встрѣтилъ самъ докторъ въ кожаной курткѣ нараспашку и высокихъ сапогахъ.

— Ну, что? Вижу, что со щитомъ, а не на щитѣ, - проговорилъ онъ, улыбаясь и расчесывая пальцами свою громадную бороду. — Поздравляю!

Онъ растопырилъ свои объятія, крѣпко прижалъ къ груди Сухумова и поцѣловалъ его. То-же самое продѣлалъ онъ и съ Раисой.

Въ кухнѣ находилась и докторша Лукерья Савишна. Она стояла около плиты въ ситцевомъ передникѣ, поверхъ блузы, съ засученными по локоть рукавами и жарила что-то на сковородкѣ.

— Поздравляю, поздравляю! Дай Богъ… Очень рада… Замолила себѣ Ларисочка счастье… — заговорила она и, отирая о передникъ руки, прибавила:- Ужъ извините, что въ такомъ видѣ, - и тоже чмокмула въ губы сначала Сухумова, а потомъ Раису.

Тотъ поцѣловалъ у ней руку.

— Что вы! Что вы дѣлаете! Рука-то вѣдь въ маслѣ и мясо рѣзала. Видите, вѣдь я стряпаю! — воскликнула она, вырвавъ свою руку.

— Ничего… «съѣдобное»… — весело отвѣчалъ Сухумовъ.