В России жить не запретишь

– Вот видишь, – укоризненно сказал Марат, – теперь про рака вспомнил, а лучшего друга обидел. Справедливо ли это?

– Ладно, извини, брат. Погорячился. Но ты тоже хорош. Не мог сдержаться?

– Не мог, конечно, не мог. Во-первых, эта тварь меня ударила, ты сам видел. Во-вторых, она бы обязательно закричала.

– Да, кричать она была мастерица, – вздохнул Ильяс, переворачивая бесчувственное тело на спину и трогая его стволом пистолета.

– А ты как следует ей вставь, вдруг оживет? – азартно предложил Марат.

– Такой большой, а в сказки веришь…

Оба захихикали, хотя анашу сегодня не курили – вся вышла. Они закончили по восемь классов, умели считать, писать, помнили с горем пополам отрывок из Пушкина про Лукоморье, любили матерей, чтили отцов, молились своему богу и внешне были совсем как любые другие чеченские парни их возраста. Если бы оставить неподвижное тело девушки за кадром, а снять крупным планом только смеющиеся лица Ильяса и Марата, никто ни за что не догадался бы, чем именно они занимаются в номере моздокской гостиницы. Но улыбки парней погасли, когда они обнаружили присутствие в комнате еще одного человека. Одетый в какое-то старье, худой, неподвижный, он ничем не выдавал своего отношения к происходящему. Смотрел. Его лицо хранило при этом бесстрастное выражение, а глаза были остекленевшими, как если бы он умер одновременно с Алисой.

* * *

Один из парней стоял у дальней стены и молча глядел на Бондаря, безуспешно пытаясь застегнуть ремень, только что вдетый в брюки. Второй, голозадый, готовился взгромоздиться поверх Алисы, распростертой на кровати. Обнаружив присутствие постороннего, голозадый поспешно спрыгнул на пол, направил на Бондаря пистолет с глушителем и угрожающе спросил:

– Ты кто?

Бондарь молчал. То, что он испытывал, не имело ничего общего с ненавистью, яростью, гневом. Все чувства, все эмоции словно заморозили, отключили, удалили заодно с нервами. Вместо Бондаря остался некий бездушный агрегат, которому не были известны обычные человеческие переживания. Кавказцы по-своему истолковали это ледяное спокойствие, приняли его за паралич, вызванный ужасом.

– Ну, заходи, коли пришел, – предложил подпирающий стенку парень.

– Гостем будешь, – поддакнул второй, прикрывая подолом футболки свой медленно опадающий член.

Бондарь глядел не на них. Его зрачки были направлены на Алису, лежащую на кровати. Она была вся на виду, беззащитная, раздавленная, сломленная. Неужели она мертва, неужели он ее не уберег? Что станет нашептывать совесть по ночам? Как же теперь жить дальше? Бессмысленные вопросы. Бондарь перевел взгляд на ухмыляющихся чеченцев. На самом деле он всегда знал, как и для чего жить в этом мире. Чтобы уничтожать разную нечисть, раз у господа бога до нее руки не доходят. Если не всю, то хотя бы ту, которая находится в поле зрения. Ту, до которой можно добраться.

* * *

– Он не хочет быть нашим гостем, – сказал Ильяс Марату.

Тот кивнул, не спуская глаз с незнакомца. Выглядел он совершенно неопасным, вялым, заторможенным. Парни даже успели подумать, что ступор вызван обычным для русских состоянием похмелья, но больше ни одной связной мысли в их головах не промелькнуло.

Незнакомец скользнул к столу, вскинул его перед собой и ринулся вперед. Впрочем, слово «ринулся» никоим образом не выражало истинную суть произошедшего. Ильясу показалось, что стол перенесся из одного конца номера в другой сам по себе, мгновенно, чудесным образом. Он не успел услышать звон разбившегося графина, соскользнувшего с волшебного стола, он не успел нажать на спусковой крючок, он вообще ничего не успел. Просто днище стола заслонило собой весь мир, а одна из его ножек увиделась Ильясу несколько отчетливее других, потому что именно она врезалась в переносицу между его выпученными глазами. Получив черепно-мозговую травму почти идеально квадратной формы, чеченец умер там, где стоял, голоногий, недоумевающий, потрясенный. Издав сдавленный возглас, Марат сиганул через пустую кровать, намереваясь выпрыгнуть в открытое окно. После увиденного у него даже мысли не возникло о том, чтобы оказать незнакомцу сопротивление. Ни с оружием в руках, ни без такового. Он просто хотел спрыгнуть вниз, на газон или даже прямо на тротуар, а там будь что будет. Поломанные ноги – не самое страшное, что может произойти с человеком. Поломанные ноги, в сущности, пустяк. Куда хуже, если… Неведомая сила перехватила Марата на подоконнике за мгновение до прыжка. Отчаянно трепыхающийся, скулящий, брыкающийся, он был возвращен обратно и, получив две ошеломляющие зуботычины, повалился на пол, причитая:

– Я вообще не трогал эту Алису. Я даже не знаю, как ее зовут.

– Я тоже не знаю, как тебя зовут, – сказал незнакомец, извлекая нож. – Не знаю и не хочу знать.

– Не режь меня, – попросил Марат. – Зачем меня убивать? – Его челюсти сводили судороги, но он ни разу не клацнул зубами, чтобы не раздражать страшного человека с ножом. – Меня убивать незачем.

– А ее? – кивок в сторону бездыханной Алисы.