В руках врага

Размышляя, Скотти вспомнил единственного из своих соратников, кто согласился на посулы хевенитов, стиснул зубы и снова утер лицо, скрыв под полотенцем гримасу отвращения. Это предательство потрясло его сильнее чем он мог ожидать… и в известном смысле даже сильнее, чем дикое известие о смертном приговоре леди Харрингтон. В космическом масштабе событий измена Харкнесса особого значения не имела, никакого влияния на ход войны оказать не могла и уж всяко была несопоставима с намечавшейся неправосудной казнью женщины, которую Тремэйн уважал больше, чем кого бы то ни было во всей галактике. Скотти понимал это, однако вновь и вновь возвращался мысленно к тем дням на станции «Василиск», когда его, такого же зеленого необстрелянного юнца, как нынешний Карсон Клинкскейлс, главстаршина Харкнесс принял под свое чуткое мудрое покровительство. Не читая нотаций, не наставлениями, а примером он терпеливо учил салажонка быть настоящим офицером. Такова участь старшин всех флотов в истории человечества: наверное, и в эпоху Пунических войн такие же умудренные опытом морские волки брали на себя попечение о карфагенских салажатах, превращая их в грозных противников флотоводцев Рима. Каждый флотский командир стал тем, кем он стал, благодаря мудрости и терпению своего не имевшего офицерских погон наставника, и для Скотти таким наставником был Харкнесс.

К глазам лейтенант-коммандера подступили слезы. Всегда – и на крейсере «Бесстрашный», и после перевода на «Трубадур» МакКеона, и в Первой Битве при Ельцине – они с Харкнессом были вместе. Вместе служили на «Принце Адриане», вместе прошли через горнило Третей Ельцинской кампании, вместе дрались в двух первых битвах за Найтингейл. Вслед за Тремэйном Харкнесс перешел на «Пилигрим», и когда корабль тяжело пострадал в бою, именно их взаимовыручка спасла жизни и им самим, и всем уцелевшим в том тяжком бою членам команды. Скотти никогда даже не пытался охарактеризовать их взаимные отношения – они казались чем-то, не нуждающимся в формулировках и определениях, – однако всегда, даже в самых отчаянных, а то и безнадежных ситуациях, не падал духом, если знал, что где-то рядом с ним был Харкнесс.

И вот теперь Харкнесса рядом не было, и он чувствовал, что рухнула одна из опор его личного мироздания – то, что придавало окружающему незыблемость и надежность. Теперь все вокруг стало зыбким и неопределенным, а коварное предательство ранило так сильно, что ему хотелось кричать от боли на всю Вселенную. Только вот предала его отнюдь не Вселенная, и вопли гнева ничего изменить не могли. Глубоко вздохнув, он усилием воли отогнал прочь скорбь по оставшемуся в его памяти Горацио Харкнессу. Тремэйн знал, что скорбь все равно вернется, однако, будучи старшим по званию офицером в отсеке, считал своим долгом подавать товарищам пример выдержки и самообладания. И этими качествами, равно как и обостренному чувству ответственности, он был обязан не в последнюю очередь все тому же Харкнессу! Ему казалось, что пока он исполняет заветы Харкнесса, предательство старшины неким непостижимым образом вычеркивается из реальности. Кроме того, ему помогали мысли о людях, которых просто невозможно было представить проявившими слабость. Скотти невесело думал, доведется ли когда-нибудь леди Харрингтон или капитану МакКеону узнать, что сохранить достоинство и не выказать признаков отчаяния в присутствии Клинкскейлса, Мэйхью, Кэндлесса и Уитмена ему помогли не мужество и самоотверженность, а боязнь подвести их, не дотянуть до их стандартов?

Заставив себя рывком подняться со скамьи, Скотти еще раз напомнил себе, чем он обязан им и, несмотря ни на что, Горацио Харкнессу. Как бы ни повел себя сам Харкнесс, Тремэйн усвоил его уроки слишком хорошо и не собирался забывать их, что бы ни случилось на борту «Цепеша».

Джеймс Кэндлесс проводил взглядом направлявшегося к энсину Клинкскейлсу лейтенант-коммандера Тремэйна и поежился. Хотя формально Джейми числился офицером морской пехоты, ему с Уитменом казалось, что их место вовсе не здесь, рядом с флотскими офицерами. Оба они служили гвардейцами, и не просто гвардейцами, а личными телохранителями землевладельца, однако их землевладелец оказалась плененной и приговоренной к смерти, а они не только допустили это, но и остались в живых.

«Этого стыда нам не избыть до конца дней! – подумал Кэндлесс, отстраненно глядя на присевшего рядом с Клинкскейлсом и ободряюще заговорившего с ним Тремэйна. – Пусть мы не могли вызволить землевладельца, но в таком случае обязаны были погибнуть с честью.»

Тот факт, что, когда хевениты приговорили ее к смерти, ни его, ни Уитмена рядом не было, никакого значения не имел. Землевладельца избили прикладами, Нимица покалечили и едва не убили, а верные телохранители ничего не сделали для той, кого поклялись защищать.