В русских и французских тюрьмах

Перехожу теперь к положению политических ссыльных в Сибири. Конечно, я не беру на себя смелости рассказать на этих страницах историю политической ссылки, начиная с 1607 г., когда один из родоначальников ныне царствующей династии, Василий Никитич Романов, явился первым из безконечного ряда следовавших за ним политических ссыльных, закончив свою жизнь в подпольной тюрьме в Нырдобе, в цепях, весивших 64 фунта. Я не буду останавливаться на трагической истории Барских конфедератов, прибывших в Сибирь с отрезанными носами и ушами и, как говорит предание, спущенных со ската Тобольского Кремля, привязанными к бревнам; я не буду распространяться о преступлениех безумца Трескина и исправника Лоскутова; я упомяну лишь мельком об экзекуции 7 марта 1837 г., когда поляки Шокальский, Серочинский и четверо других умерли под ударами, шпицрутенов; я не буду описывать страданий декабристов и политических ссыльных первых годов царствование Александра II; я не буду перечислять здесь имена всех наших поэтов и публицистов, начиная от времен Радищева и кончая Одоевским и позднее Чернышевским и Михайловым. Я ограничусь теперь лишь изображением положение политических ссыльных, находившихся в Сибири в 1883 году.

Кара служит местом заключение для политических, приговоренных к каторге, и осенью 1882 г. их было там 150 мужчин и женщин. После пребывание от двух до четырех лет под следствием в Петропавловской крепости, в знаменитом Литовском Замке, в Петербургском доме предварительного заключение и в провинциальных тюрьмах, они были посажены, после суда, в Харьковскую центральную тюрьму, в которой содержались от трех до пяти лет, опять в одиночном заключении, лишенные возможности заниматься какой-либо физической или умственной работой. Вслед за тем их перевели на несколько месяцев в Мценскую пересыльную тюрьму, где с ними обращались гораздо лучше, и, наконец, отправили в Забайкалье. Большинство из них совершили путешествие на Кару при тех условиях, которые я описывал раньше, – за Томском им пришлось идти пешком в кандалах. Немногим из них начальство разрешило пользоваться подводами, на которых они медленно тащились с этапа на этап. Но даже эти, счастливые, по сравнению с пешими товарищами, политические описывают это путешествие, как ряд мучений, говоря: «Люди впадали в безумие, не вынося нравственных и физических мучений этого пути. Жену д-ра Белого, сопровождавшую мужа, постигла эта участь; кроме неё еще 2-3 товарища начали страдать психическим расстройством».

Тюрьма, в которой содержатся политические на Средней Каре, это – одно из тех ветхих прогнивших зданий, о которых я говорил выше. Оно страдало переполнением уже, когда в нем помещались 91 политич. арест.; с прибытием новой партии в 60 чел., переполнение, конечно, усилилось в громадной степени; ветер и снег свободно проникают в щели, образовавшиеся между сгнившими бревнами; благодаря таким же щелям на полу, из-под него страшно дует. Главной пищей арестантов является черный хлеб и гречневая каша; мясо выдается им лишь тогда, когда они работают над добычей золота, т.е. всего в течении 3-х месяцев в году, да и тогда его получают лишь 50 чел. из 150. Вопреки закону и обычаю, все они были закованы в 1881 г. в кандалы и даже работали в кандалах.

Для «политических» не имеется госпиталя и больные, которых не мало, остаются на нарах, рядом с здоровыми, в тех же холодных камерах, в той же удушающей атмосфере. Даже психически расстроенную М. Ковалевскую до сих пор держат в тюрьме. К счастью, среди политических имеются собственные врачи. Что же касается тюремного врача, то для его характеристики достаточно сказать, что М. Ковалевская была в его присутствии, во время одного из припадков её безумия, брошена на пол и жестоко избита. Женам политических арестантов разрешено жить на Нижней Каре и посещать мужей дважды в неделю, а также приносить им книги. Значительное количество заключенных умирают медленной смертью, в большинстве случаев от чахотки, и процент смертности быстро возрастает.