В русском лесу

Пошел. Идти поначалу было нетрудно. Пимы, чувствовалось, в самом деле были жесткие, словно из дерева, не они все-таки и в голенищах, и в подошвах сгибались, и в них можно было с горем пополам вышагивать по тротуару. Но с тем как надвигалась ночь и леденел воздух, пимы твердели и делались несгибаемые, и идти в них стало трудно. Похоже, ноги были зажаты в колодки или железные латы. Верхом на коне, по-рыцарски, размахивая во все стороны обнаженным мечом, еще можно было скакать в железных латах, по идти пешком... Даже, кажется, самый отъявленный рыцарь из рыцарей Дон-Кихот и тот не смог бы вышагивать по тротуару в этих латах. Шагая, приходилось закидывать ноги, негнущиеся, как протезы, в сторону, походка была неустойчивая, как у пьяного. Ваня с завистью смотрел на прохожих: у всех легкие, ловкие пимы-валенки или боты-мокроступы, или белые фетры, или суконные ботинки, — снег звенел от легких и быстрых шагов. И только Ване незнамо за какие грехи приходилось мучиться в железных донкихотских латах...

Встречно или в обгон попадались знакомые, Ваня отворачивался, чтобы не узнали. Ему было стыдно за себя, что он так легко согласился растоптать редакторские пимы. Ему казалось, что все смотрят на его пимы и смеются над ним, над подхалимом-угодником. Пробежала в легких скрипучих на морозе ботиночках Вика Брындина из отдела писем, — не узнала или, может, сделала вид, что не узнала. Кому-кому, подумал Ваня, а ей-то, наверное, известно, какое ответзадание дал ему редактор.

Ваня с трудом вышагивал по заледенелому тротуару и думал о том, что, кажется, не везет ему в жизни. Почему редактор Иван Никитич Скиба выбрал именно его, Ваню, размять свои железные пимы? Мог бы, наверное, предложить кому-нибудь другому, рослому, кому эти пимы впору. Мог бы попросить кого-нибудь из родни или нанять за бутылку пьяницу. Все мог бы редактор, но не захотел, выгоднее ему показалось поэксплуатировать безответного человека. Эх, не везет Ване. И потому не везет, что он характером робкий, потому еще, что нет у него диплома о высшем образовании. А был бы диплом, так Иван Никитич постеснялся бы ему давать такое ответзадание, дал бы настоящее — послал бы на север очерк о знаменитом охотнике написать или еще что-нибудь.

А не выполнить задание, размышлял, вышагивая в латах, Ваня, ему нельзя: редактор осердится и затаит против Вани зло, отомстит.

Было уже в жизни у Вани такое. В армии взводный, присмотревшись к молодым солдатам, избрал Ваню, стал зазывать его домой и давать ему разные хозяйственные поручения: поколоть дровишки, принести из колонки в ведрах воды, помочь жене увезти на санках на речку белье. Первое, и второе, и третье поручение выполнил Ваня, а потом ему стало стыдно. Никто из товарищей не осуждал его за помощь командиру, наоборот, завидовали ему, что на короткой ноге с непосредственным начальником, но все равно Ване было стыдно, и он отказался ходить к командиру домой и помогать ему по хозяйству. И тогда взводный осерчал. На Ваню после того свалились самые тяжелые наряды, стали посылать его в самые отдаленные караулы, самые тяжелые работы ему поручались. Мало того, командир, возненавидев, перевел его в другую часть, где надо было снова привыкать к чужим людям. «Надо размять пимы, растоптать их, — думал Ваня, — во что бы то ни стало растоптать, иначе будет худо...»

Болели стиснутые железом ноги, режущая боль терзала коленки. Пересиливая боль, Ваня шагал. Впереди зловеще черно дымила труба городской электростанции...

В полночь Ваня постучал в дверь коммунальной квартиры, где он жил вместе с матерью. Мать тотчас сняла с двери крючок, впустила сына. Изнемогая от боли, Ваня рухнул на пол и попросил мать снять с него пимы. Мать помогла разуться сыну и вскрикнула от сострадания, видя на ногах кровавые мозоли.

— Где это тебя так угораздило? Откуда у тебя эти пимы?

Ваня пока не отвечал. Он сидел на низенькой скамеечке, опустив в жестяной таз с марганцевым раствором ноги и морщился от боли. Мать, с расстроенным лицом, стояла над ним и, вздыхая, ждала, когда сын начнет рассказ о том, что с ним случилось этой ночью.

Назавтра Ваня на службу в редакцию не пошел, выжидая когда подсохнут на ногах кровавые мозоли. Он лежал в кровати и повышал свой газетный уровень — читал брошюру «Информация в газете». Мать же, связав редакторские железные латы веревочкой, перекинув веревочку через плечо, отправилась к знакомому пимокату — посоветоваться, что делать дальше.

Знакомец пимокат жил на краю города, занимая крепкостенный особнячок, рубленный из толстых сосен. В деревне он был соседом, взаимно ходили друг к другу в гости, гоняли чаи. Однако деревенская жизнь порушилась, люди рассыпались кто куда, и сделались друг к другу чужими. Встречала иногда мать пимоката в городе, — раскланивался, разговаривал, а по-хорошему ли, думала она, сейчас отзовется на ее просьбу, неизвестно.

Мать отворила калитку, во дворе взлаяла собака. На лай вышел хозяин-пимокат и, заругавшись на бдительного пса, велел гостье войти в дом.