В саду моей души. Как любовь к растениям способна изменить жизнь и исцелить душу

Со временем нам начало казаться, что мы становимся непохожими на самих себя. Нас объединяли общие амбиции и стремление сделать удачную карьеру в жизни, а также желание сохранить созданное совместными усилиями, подобное концептуальным находкам Эшера или закрученным историям, которые можно было сокращать до закодированных фрагментов. Как мы упивались этим тайным, похожим на снежный шар миром, закрытым для всех остальных. Никогда прежде я не сталкивалась с человеком, который бы беспокоился по поводу разных вещей больше, чем я. Он научил меня быть свободной и естественной так, как не удавалось никому другому. Но в то же время мне никогда не встречался человек столь неустанно опекающий меня, столь сильный в приверженности своим моральным принципам, бескомпромиссный в своем понимании правильного и неправильного и быстро мыслящий. Мне очень нравилось, что он так медленно раскрывается для меня; что процесс узнавания его внутреннего мира напоминает познание некой непростой тайны. А потому, когда мы возмужали раньше всех остальных, это уже казалось не столь важным: ведь я взрослела вместе с ним.

Наша квартира знаменовала собой некую ступень, серьезность намерений, закрепленных официальной сделкой и мудреной юридической терминологией. Оставалось только покончить с формальностями. Мы оказались среди самых больших везунчиков, очень немногих миллениалов, владевших недвижимостью – к тому же в Лондоне. Среди тех, кто своим примером опровергал жуткие газетные заголовки благодаря сочетанию нескольких факторов – наследству, щедрости других людей и собственной не по возрасту зрелости. Несмотря на то что наш дом был кирпичный, я относилась к этой квартире как к хрупкой яичной скорлупе – драгоценной и зачастую экстравагантной оправе для нашей зарождающейся совместной жизни. И больше – как к новой игрушке, дарованной нам свыше, чем как к пространству для жизни.

Мы попытались создать жилище, которое приглушило бы даже нашу молодежную пресыщенность комфортом или копировало картинки Интернет-сервиса Pinterest и сети Freecycle.

Со временем новизна места угасла. Мы жили здесь обычной жизнью: готовили сэндвичи, чистили зубы. Брали к себе квартирантов, чтобы вместе оплачивать счета. И тогда я начала расширять границы нашего жилища, устанавливая связь с внешним миром – через балконную дверь.

Балкон был моей любимой частью квартиры. Я наслаждалась его миниатюрностью – менее четырех метров в длину, чуть больше одного метра в ширину, с потрепанными временем дверцами в виде стеклянных панелей, причем настолько маленькими, что гости, выходившие на балкон, обычно с нервным смешком комментировали, что могут и застрять в дверях.

Как только я впервые прошла сквозь двери, то чуть не задохнулась от ощущения свободы: видеть небо и наслаждаться им. Это означало для меня правильно дышать. Я почувствовала, что мои легкие увеличились в объеме.

Постепенно я начала осваивать это пространство и обнаружила, что провожу все больше времени там, на этой маленькой небесной платформе. Я хотела привнести жизнь в то место, где было так ветрено и неспокойно. И начала с трав – мяты, чабреца и шалфея, – разместив их в отдельные банки из-под томатной пасты, выброшенные у ближайшей пиццерии. В течение нескольких недель я заливала водой их слабые корни. К тому времени у меня выработалась привычка выходить из дома ранним воскресным утром, направляясь на цветочный рынок, расположенный на Колумбия-роуд, с банкнотой в 20 фунтов. Я упаковывала приглянувшиеся мне растения в пакеты и отправлялась на электричке домой, стараясь не повредить их. Растения из супермаркетов Сейнсбери и Лидл шли в комплекте с садовым рыхлителем. Некоторые из растений погибали, другие же меня удивляли. Мне понадобилось какое-то время, чтобы понять, что, прежде чем поливать растения, следует пощупать почву, чтобы знать, хотят ли они пить или нет. Вместо этого я просто лила «жидкую любовь» на уже напитанные влагой корни. Я подвергала еще нежные молодые растения воздействию разрушительных ветров. Я воспринимала высоту своих растений, пусть даже несущественную, скорее как триумф, а не как проявление их отчаянной потребности в свете или подкормке.

А когда мои растения давали стрелку (начинали цвести, чтобы дать семя в последнем приступе энергии, перед тем как преждевременно погибнуть), я оставляла их цвести, испытывая смесь любопытства и гордости. И некоторые из них были оправданно красивыми. Даже сейчас я позволяю рукколе свободно и радостно давать стрелку: ее хрупкие, похожие на мельницу белые цветки – одни из моих самых любимых. Перед тем как они начнут отцветать, я срезаю их и добавляю в салат, смакуя новизну их мягкого орехового аромата.