В семье

Еще задолго до возобновления работ в мастерских Перрина была уже у решетки и, сидя на тумбе в ожидании призывного свистка, не без зависти смотрела, как мальчики и девочки ее лет, явившиеся подобно ей раньше времени, играли в догонялки; она и сама была бы не прочь принять участие в их забавах, но боязнь быть непринятой удерживала ее на месте.

Когда пришла Розали, Перрина отправилась в мастерскую вместе с ней и снова принялась за свою работу, как и утром, под аккомпанемент криков и топанья деревянной ноги дяди Костыля. Но теперь гнев надзирателя уже нельзя было назвать безосновательным. Плохо выспавшаяся и порядочно уставшая на непривычной работе девочка заметно утомилась и вяло возила свою вагонетку. Нагрузить, выгрузить, бежать за вагонеткой, которую всегда с большим усилием приходилось сдвигать с места, — все это сначала вовсе не казалось Перрине тяжелым и даже забавляло ее, но когда и после скудного обеда ей пришлось приняться за то же самое, бедная девочка, отдавшая все свои слабые силы еще за утро, с каждой минутой начинала чувствовать еще большее утомление, чем во время своих бесконечных странствований пешком. А часы, как нарочно, тянулись мучительно медленно, и казалось, что работе конца не будет.

— Живее поворачивайся! — кричал дядя Костыль, стуча ногой об пол.

Перрина нервно вздрагивала, выпрямлялась и прибавляла шагу; но едва она отходила на такое расстояние, что надзиратель уже не мог ее видеть, как сейчас же начинала идти медленнее. Теперь, вся поглощенная работой, она уже не смотрела, что делается кругом, и лишь нервно прислушивалась к бою часов, с нетерпением ожидая конца работ и при ходя в отчаяние при мысли, что не дотянет до вечера.

Она больше всего боялась лишиться заработка и вместе с тем злилась на себя за слабость. Почему не может она делать того же, что делают другие девочки? Многие из них не старше ее и, пожалуй, не сильнее, а между тем они отлично справляются со своим делом и вовсе не кажутся такими утомленными. А ведь Перрина видела, что их работа была гораздо тяжелее ее и требовала известной ловкости и уменья. Что стала бы она делать, если бы ее сразу приставили к станку и ей пришлось бы наматывать катушки? И она сейчас же начинала утешать себя: все они так хорошо и ловко работают без устали просто потому, что привыкли; пройдет несколько дней, и она будет так же ловко гонять свою вагонетку по рельсам, как и все; было бы только желание, а все остальное придет само собой. Только бы выдержать самый первый день, а там будет все легче и легче.

Медленно тянулось время; погруженная в свои мысли, Перрина успела уже не один десяток раз нагрузить свою вагонетку катушками и сдать их в другие отделения, как вдруг, случайно оглянувшись, увидела, что Розали, связывавшая нитку, упала возле своей соседки. Раздался страшный крик… В мастерской сразу наступила мертвая тишина; все машины, все станки вдруг остановились… И только чей-то голос совсем по-детски, жалобно причитал:

— Ой!.. Ой!.. Ой!..

Мальчики и девочки, не обращая внимания на дядю Костыля, бросились к тому месту, откуда слышались крики; следом за ними направилась и Перрина.

Розали в это время уже подняли; все тесным кругом обступили ее, засыпая вопросами:

— Что случилось?

Розали отвечала сама:

— Руку раздавило.

Лицо ее было бледно, губы дрожали, капли алой крови падали из ее поврежденной руки на пол.

Руку тут же осмотрели, и оказалось, что поранены были только два пальца, один из которых был почти раздавлен.

В эту минуту к группе девушек, окружавших Розали, приковылял дядя Костыль, крича:

— Марш по местам! Нашли на что глядеть!

Все начали медленно расходиться; Перрина так же, как и другие, собиралась вернуться к своей вагонетке, как вдруг услышала позади себя окрик дяди Костыля:

— Эй, новенькая, поди сюда да живо!

Девочка робко приблизилась, мысленно спрашивая себя, чем она виновнее других, бросивших свою работу; но оказан лось, что ее звали вовсе не для того, чтобы хорошенько отругать.

— Отведи эту лентяйку к директору, — суровым тоном приказал дядя Костыль.

— За что вы меня называете лентяйкой? — ахнула Розали, стараясь перекричать грохот машин, снова начавши свою работу.

— Потому что ты попала под машину.

— Разве я в этом виновата?

— А то кто же? Косолапая ты лентяйка!

И затем, резко меняя тон на более ласковый, спросил:

— Тебе больно?

— Не очень.

— Ну, так отправляйся!

Подруги вышли из мастерской, Розали правой рукой поддерживала раненую левую руку.

— Не хотите ли опереться на меня? — предложила Перрина.

— Спасибо! Пока ничего… Я могу идти и сама…

— Так вы думаете, что это пройдет, да?

— Неизвестно, в первый день особенно ничего не чувствуешь… но зато потом…

— Как это с вами случилось?

— Сама не понимаю, сорвалась рука.

— Может быть, потому, что вы устали? — проговорила Перрина, судя по себе.

— Вероятно, это чаще всего бывает от усталости, с утра и руки работают ловчее, и сама больше следишь за собой.