В семье не без у рода

В три часа ночи в Лбищенск ворвался спецотряд белых численностью в тысячу двести человек, основу которого составляли уральские казаки. Маневр удался. Фактор внезапности сыграл решающую роль. Нападавшие застали врасплох гарнизон и разгромили его полностью. И это притом, что чапаевцы по численности в три раза превосходили белых. Это была тщательно подготовленная операция возмездия – Чапаев слишком насолил уральским казакам. Два раза до этого ускользал из их рук. Хорошо вооружённый отряд белых совершил стопятидесятикилометровый бросок по голой степи в тыл к красным. Продвигался к Лбищенску скрытно, без боёв, переходы делал ночами – два чапаевских аэроплана-разведчика то и дело днём пролетали над степью.

Обоз с ранеными только-только успел уйти из станицы, дед и его сотоварищи чудом не попали под разъезды белых, которые перекрывали дороги, стараясь никого не впускать и не выпускать из Лбищенска. Готовились к ночной атаке.

Чапаевцы-костинцы не слышали боя, мирно спали в соседней деревне. А бой завязался ожесточённый, даже с применением артиллерийских орудий. Спецотряд имел батарею из двух пушек. В Лбищенске погибло в той схватке более полутора тысяч красных бойцов, а сколько их утонуло, переплывая Урал, сколько было изрублено в степи при отступлении. Тяжело раненного Чапаева переправили на другой берег Урала, там и умер.

Ничего этого не знали костинцы, сопровождая раненых. Лишь в Уральске дошла до них весть о трагедии в Лбищенске.

– Как ты отнёсся к этому? – спрашивал я деда.

– Помолился за убиенных, поблагодарил Бога, что отвёл меня от беды.

Дед служил в чапаевцах с Евангелием в кармане гимнастёрки. В церковно-приходской школе был первым учеником, священник всегда ставил в пример другим. После окончания школы продолжал петь в церковном хоре, помогать священнику в алтаре, за что батюшка одарил активного прихожанина карманным Евангелием 1914 года выпуска. С ним дед прошёл Гражданскую, с ним жил на спецпоселении. В 1984-м, за год до смерти, передал мне. На внутренней стороне обложки сохранилась надпись священника «Благословляю». Ниже фамилия и подпись иерея. Фамилия стёрлась, не разобрать. Дед тоже сделал мне дарственную подпись. Сверху убористый почерк священника, ниже каракули деда. К семидесяти годам он на один глаз полностью ослеп, вторым лишь контуры предметов различал – глаукома.

Я с Евангелием деда не расстаюсь. Оно побывало в Иерусалиме, на Афоне, на Синае, в Дивеево, Ганиной Яме, в Греции, Риме.

В Великую Отечественную войну статус спецпоселенцев не влиял на мобилизацию – ссыльных призывали наряду со всеми. Но и бронь давали нужным в тылу. Дед попал под бронь, участвовал в выпуске стратегической продукции – работал в артели по заготовке болванок из карельской берёзы, идущих на приклады для стрелкового оружия. В районе спецпоселения имелось немало болот. Карельская берёза нужной плотности – не колкая, росла в низких местах. Как рассказывал дед, бывало, по колено в воде работали.

– Дед, – спрашивал его, – сапоги выдавали?

– Ты что, внучок, в сапогах проработаешь неделю и помрёшь.

– Почему?

– Ноги застудишь.

– А ты в чём работал?

– В лаптях.

– Как в лаптях? Мокро ведь.

– Ну и что, черпанул воды, ногу поднял, вода вытекла, а потом на тебе высохнет. В сапоге само по себе не высохнет.

Николай, старший сын деда, рано проявил способности к наукам. Учителя настаивали, дед и сам прекрасно понимал – надо головастому сыну дать образование. Три раза отправлял учиться. Однако спецпоселенцу на пути к наукам ставили шлагбаум – неблагонадёжен, нельзя такого вооружать знаниями. На четвёртый раз всё же проскочил, попал на курсы агрономов, окончил их, но поработать в сельском хозяйстве война помешала. На спецпоселенческую неблагонадёжность, которой глаз кололи Николаю при его попытках поступать в техникум, в военкомате глаза крепко закрыли. Способного к наукам Николая не сразу на фронт бросили, направили в офицерское училище. Воевал он с 1942-го по 1944 год командиром батареи под Ленинградом. В феврале сорок четвёртого, во время прорыва блокады, получил тяжёлое ранение. Едва ног не лишился. Хирург уже приготовил пилу ампутацию делать, да произошла заминка, после которой другой хирург предложил не торопиться с пилой, пару деньков подождать. Так Николай остался на ногах. Хоть и пользовался костылями, а всё одно какие-никакие, а ноги.

В войну действовало географическое правило: чем легче ранен боец, тем ближе к фронту его лечили. Николай попал в госпиталь в Улан-Удэ. Полгода над ним медики колдовали, подлатали, как могли, а всё одно для армии был негоден – списали подчистую. Под Новосибирском, в Черепанове, жила сестра деда Луки, Николая родная тётя. Туда и поехал фронтовик. Повезло ему не только в отношении ног – целы остались, повезло – в руках была специальность. Сколько молодых парней, ставших инвалидами в войну, мыкались без профессии, не сразу смогли вписаться в мирную жизнь. Николая с радостью взяли агрономом.