В семнадцать мальчишеских лет

Образ полуребенка преследовал дорогой, виделся ночью, на другой день, через неделю. Тогда понял: покоя не будет, пока не узнаю о нем, что возможно.

Отыскались те, кто помнил Ипатовых. Ваню Ипатова не просто помнил, — воевал бок о бок с ним Павел Иванович Анаховский. Он рассказал, что знал, потом схватил за рукав:

— Пойдем к Алексееву.

Иван Семенович Алексеев, делегат III съезда комсомола, действительно много рассказал о том времени, о подполье в годы колчаковщины.

Павел Иванович напрягал память:

— Стефания Ившина из Заречки с Марией Петровной Ипатовой в тюрьме вместе сидела. Еще Надежда Ивановна Абаева-Астафьева знать должна. Чичиланов, он в последнем бою отрядом милиции командовал.

Федор Георгиевич Чичиланов при встрече достал старую карту, развернул ее и повел пальцем: «Вот тут мы заходили с фланга…»

Нашлись записанные в тридцатые годы воспоминания Марии Петровны, матери Ванюши. Приехали его сестры — Елена Ивановна и Нина Ивановна — привезли фотографии, справки, удостоверения…

Словом, кое-что удалось узнать.

Светлой памяти первых комсомольцев посвящается это повествование.

Семья

В Златоусте всех крамольников взять все равно невозможно, ибо даже малые дети и те заражены пропагандой.

Будагосский, жандармский ротмистр.

Из донесения в жандармское управление. 1902 год

В этом году священник Никольской церкви записал в книге, что 18 августа у рабочего механического завода Ивана Федоровича Ипатова родился сын, нареченный Иваном. Против его фамилии священник выразил красным карандашом неудовольствие — отец за крещение дал самую малость. И это бы ладно, да высказался в том направлении, что человек только глянет на свет божий, а с него уже требуют мзду. Возмутительные мысли в этом возмутительном городе.

Город, если посмотреть на него с какой-нибудь окрестной горы, похож на воронку. В узком месте воронки — пруд. У плотины завод. Перед заводом площадь. От площади во все стороны улицы. Утром, когда прогудит завод, по улицам вниз спешат люди и пропадают за коваными в завитушках воротами. А из ворот выходят те, кто отработал смену. Продымленные, пропахшие маслом и каленым железом, они медленно бредут в гору. Спускаются сумерки, и улицы пустеют. И только в самом низу горят огни прокатки, кузнечного, домен. Стучат механизмы, шумит под плотиной вода, крутит огромное колесо. В отсветах пламени видны черные фигурки, и кажется, их тоже, как и машины, приводит в движение деревянное колесо.

В сухое время река мелеет, воды в пруду не хватает, и колесо останавливается. Умолкают тогда цехи, а рабочих распускают по домам. У кого есть корова, лошадь, те отправляются на покос, перебиваются так-сяк, а у кого нет, тем туго приходится. Есть возле домишек огороды, только на камнях, кроме картошки, ничего не растет, да и та одно название.

Иногда случаются ливни. Тогда вода, стекая с гор, устремляется в узкое место воронки, то есть в завод. Речка Громотуха, в обычное время похожая на ручей, вдруг начинает метаться в глубоком логу, смывает огороды, сносит бани и все, что попадает на пути. Ай и Тесьма вспучиваются. Вода в пруду стремительно прибывает, идет через плотину, затопляет площадь. Бронзовый «царь-освободитель» с протянутой рукой тогда словно взывает о милости. А в заводе вода устремляется в цехи, уносит уголь со склада, сено и прочие припасы. И опять умолкает завод, и опять падают заработки.

С одной стороны площади — заводоуправление, с другой — дом горного начальника с мезонином и балконом, а за ним сад с прудочком для отдыха губернского начальства — иногда оно здесь бывает проездом. В прудке, огороженном высоким забором, плавает лебедь с подрезанным крылом, чтобы не улетел. Слева, между заводоуправлением и домом горного начальника, — пятиглавый, построенный в честь святой троицы собор, рядом — колокольня. В ясный день маковки и кресты поблескивают.

В праздники колокольный звон мечется между горами, и эхо вносит сумятицу в работу звонаря.

День получки на заводе — особый. Площадь заполняют лавочники, лоточники, торговки — голосисто, песенно нахваливают товар. Впереди этих «марьиных трестов» стоят матери работников, жены с ребятишками. Толпа растягивается от оружейной фабрики вдоль заводоуправления, под крышей которого значится «Арсеналъ», — там собраны образцы оружия, которое когда-либо делал завод.

В воздухе — соблазнительный дух жареного, моченого, квашеного — он щекочет ноздри и кружит голову. В толпе обсуждают городские события, семейные дела, переругиваются, ждут конца смены. На паре заводских кляч проехала карета с лекарем — опять на заводе несчастье. Но они случаются так часто, что к ним привыкли.

Гудит гудок, и все замирают на мгновение. В воротах показываются первые мастеровые, и толпа приходит в движение — женщины, ребятишки вытягивают шеи, выглядывая и боясь пропустить «своего». Аксинья Шляхтина волнуется больше других.