В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Названные реки не в состоянии образовать такого озера даже в соединении с Ак-су и Таушкан-дарьей, через которую мы за год до этого в то же время года еле переправились верхом с помощью 10 сучи, с Черчен-дарьей, несущей в долины часть снеговых вод Северного Тибета и так разливающейся летом, что она иногда прямо прерывает сообщение между Хотаном и Лобнором, и, наконец, с Конче-дарьей.

Большая часть вод Конче-дарьи идет на наполнение северной группы озер, где она и испаряется. Песок пустыни словно губка всасывает в себя другую часть, да и жаждущая атмосфера, относительная влажность которой в этих областях так ничтожна, вбирает в себя неимоверное количество воды. Все эти факторы, словно жадные волки, оспаривают друг у друга воду. Около рыбачьего селения Кум-чапкан, так сказать, могила Тарима. Здесь мощная пустыня, в которой гибнут и люди и воды, произносит свой неумолимый приговор: «Здесь успокоятся твои гордые волны!»

XII. Экскурсия на челноке по Илеку, Тариму и Южному Лобнору

4 апреля мы открыли ту часть древнего Лобнора, которая по имени одного туземца называется Авулу-куль, и в течение трех дней следовали вдоль восточного берега этого озера. Местами, где песок несколько отступал от воды, по берегу рос тополевый лес, а где барханы были низкие, показывались кусты тамариска, возвышающиеся на вершинах бугров, остовом которых служили корни самых растений. Эти тамарисковые бугры иногда были расположены так часто, что мы оказывались в настоящем лабиринте и нередко даже предпочитали делать небольшие обходы по пустыне.

Лишь с вершин высоких барханов можно было видеть открытую воду в самой середине. Мы несколько раз и пробовали в тех местах, где вода была мелкая или совсем высохла, продираться сквозь тростник, хотя он вдвое превышал рост верблюдов и образовывал чащи, вроде стен туземных жилищ. Один из наших проводников шел вперед и высматривал дорогу. За ним люди вели верблюдов, которые своими мощными громоздкими туловищами раздвигали тростник и приминали его ногами, так что кругом стоял треск и хруст. Идешь за ними по образовавшемуся тесному коридору и ждешь не дождешься, когда наконец опять выйдешь на простор.

Верблюды были так изнурены этим продиранием сквозь чащи тростника, что пришлось им дать день отдыха 6 апреля. Мы разбили стоянку, по обыкновению, под открытым небом, на высоком бархане, под тенью старых тополей, недавно одевшихся свежей зеленью.

Отсюда нам открывался обширный вид на Кара-куль, а вдали на западе виднелась чаща тростника, окружавшая, как стеной, озеро Чивилик-куль. Жара уже стояла удушливая, в воздухе не шелохнулось, что бывает здесь редко в это время года. Особенно донимали нас в эту тихую погоду комары. Во время перехода эти ненавистные насекомые вились около нас тучами, а когда мы располагались на привал, они набрасывались на нас миллиардами с такой бесцеремонностью, точно мы только для этого и явились в эти страны, чтобы предложить им ужин. Удобно ли, спрашивается, писать, когда в одну руку тебе впиваются тысячи жал, а другая должна безостановочно махать во все стороны тряпкой? И мало удовольствия окружать в такую жару свой лагерь цепью горящих костров и задыхаться от дыму!

Около Кара-куля мы, однако, додумались до утонченного способа разделаться с комарами. На закате мы подожгли сухой прошлогодний тростник; огонь разросся в настоящий степной пожар, охватив большую часть озера, а дым легким облаком стлался над нашим лагерем. Я до полуночи лежал с открытыми глазами, любуясь великолепным зрелищем и наслаждаясь злорадной мыслью, что дым гонит сонмы комаров, словно шелуху, на край света. Вообще же мне по ночам приходилось, ради целости моей бедной кожи, прибегать к неприятному средству: я натирал руки и лицо табачным соком.

По поводу пожара в тростнике проводники мои рассказали, что раз тоже подожгли таким образом тростник на Кара-куле в ветреную погоду и пожар свирепствовал три лета и три зимы. Разумеется, рассказ этот был не более как басней, сочинять которые азиатские народы, как известно, горазды, но вообще-то действительно нелегко потушить огонь, разгулявшийся в сухом тростнике. Огонь пожирает его до самой поверхности воды, и тростник трещит, стреляет и разбрасывает искры, а длинные хвосты из дыма и сажи так и вьются по воздуху.

Лоплык в своем челноке

В течение недели мы не видали ни души человеческой. 9 апреля мы разбили лагерь около Кум-чеке, где на берегу Илека проживали три рыбацких семьи. Хрустально-прозрачная, темно-синяя река, воды которой прошли сквозь фильтр камышей, струилась по глубокому руслу по направлению к югу, чтобы затем снова слиться с Таримом в двух днях пути отсюда, образовав по пути еще цепь мелких озер.

Отсюда я послал Ислам-бая с караваном вперед к месту слияния рек, а сам с двумя гребцами отправился по реке в челноке и в восемь дней, не считая дней отдыха, добрался до самого конца нового Лобнора, или Кара-кошуна.