В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

Монголы были очень веселы; видимо, эта осенняя охотничья экскурсия вносила приятное разнообразие в их монотонную, бедную событиями жизнь. Сезон охоты на яков продолжается с месяц, и каждая охотничья партия имеет свои определенные участки для охоты, где охотники живут без кибиток под открытым небом, без всяких пожитков, кроме платья на себе, седел, ружей да небольших мешков с кое-какими съестными припасами.

Монголы расположились в кустах, около моей палатки, развели огонь между тремя камнями. Когда вода закипела, один из старших вынул из мешка шесть мелких деревянных тарелочек и, раздав их товарищам, насыпал в каждую по нескольку горстей поджаренной ячменной муки. Затем он изрезал тонкими ломтиками кишку, начиненную застывшим бараньим салом, и смешал сало с мукой.

После этого женщина, поддерживавшая огонь, зачерпнула железной ложкой кипящей воды из котла, разлила ее по тарелкам, и цзамба, любимое блюдо монголов, было готово. Когда жидкое содержимое тарелок было съедено, на дне их осталось еще столько жира и муки, что можно было прибавить еще по нескольку ложек воды.

Блюдо это и составляло весь обед монголов. После обеда они закурили трубки со скверным китайским табаком и пришли в настроение полного благодушия. Все они были, по-видимому, большие охотники до трубочки.

Все одеяние их состояло из тулупа, панталон, сапог и шапки. Тулуп они накидывали прямо на тело и, видимо, были нечувствительны к холоду, так как правая рука и плечо оставались голыми. Ночью они закутывались в тулупы и располагались около костра. В сильные же вьюги они устраивали себе походную палатку из ружей, седел и войлоков. Волосы у всех были заплетены в косы; молились они, сидя на корточках и перебирая четки, чтобы отмечать, сколько раз произнесут молитву: «Ом мани падме хум».

6 октября. Рано утром монголы, продав нам пару из своих лошадей, двинулись дальше. Через час собрались выступать и мы, и оказалось, что вновь приобретенные лошади ушли по привычке за своими прежними владельцами. Пришлось двум из моих людей ехать вдогонку за ними, и мы выступили только около 10 часов утра. Двое таглыков с тремя верблюдами выступили, впрочем, гораздо раньше. За ними двинулся я с Дорчей и Джолдашем и, наконец, лошадиный караван.

Мы уклонились в сторону от реки, но через некоторое время снова очутились в ее русле, которое становилось все шире, ровнее и беднее щебнем и несло воду лишь летом. По этой долине мы ехали затем весь день. Перед нами расстилалась безграничная равнина. Просто голова кружилась с непривычки среди этого безбрежного пространства. Только обернувшись назад, можно было остановить взор на мощном хребте с его снежными вершинами. Вследствие дальности расстояния и непрозрачности воздуха он казался стеной, нарисованной на одной плоскости, нельзя было различить даже устья долины, которую мы только что покинули.

Так мы ехали к северу час за часом. Полоса пустыни сменилась степью с зарослями тамариска, сначала скудными, затем все более густыми; кусты тамариска большей частью росли здесь, как и в Восточном Туркестане, на буграх. Дорча еле мог найти тропу среди этого лабиринта кустов и выразил опасение, что остальной караван ни за что не найдет без проводника дороги к месту стоянки. Поэтому он, указав мне направление, по которому я должен ехать сам, поскакал обратно и прежде, чем я успел что-либо возразить, скрылся во мраке.

К счастью, лошади моей эта местность была знакомее, чем мне, и, проехав шагом с час, я завидел между кустами к северу огни. Потом послышался собачий лай, и целая стая монгольских собак вынеслась навстречу мне и Джолдашу, который, однако, вовремя успел спастись у меня на седле.

Вот показались и люди и палатки. Я спокойно подъехал к одной из них, привязал лошадь и пошел, приветствуя шестерых изумленных монголов дружеским «амур сайн», уселся у огня и закурил трубку. В углу стояла кринка с кумысом, и я хлебнул из нее здоровый глоток. Напиток напоминал квас и очень освежил меня после продолжительной езды.

Монголы только таращились на меня, не говоря ни слова. Они осмеливались лишь подкладывать топлива в огонь и окончательно пришли в себя не раньше, нежели Дорча, явившийся с караваном через два часа, объяснил им, что мы за люди. На свободном месте между кибитками монголов разбили наши палатки и разложили костер. Ужин успели приготовить лишь к часу ночи. Последний форсированный переход стоил нам двух лошадей и осла; теперь у нас оставалось только три верблюда, три лошади и один осел из 56 животных, с которыми мы два месяца тому назад выступили из Далай-кургана.

XXI. Между цайдамскими монголами